Читать книгу "Государыня for real - Анна Пейчева"

Я пел им жизнеутверждающие песни. Кое-кто из неблагодарной публики выкрикивал, что у меня слуха и голоса не больше, чем у вас, инопланетных слизней — но я ехидненько так сказал: «А как же тогда быть с моим участием в песенном конкурсе на «Всемогущем» в юности, а?» Поставил этих хамов трамвайных на место. И пусть они потом пищали, что я не прошел в том конкурсе дальше первого тура, факт остается фактом: голос и слух у меня просто обескураживающие, как восторженно выразился наш режиссер Василий Иваныч.

Дальше. Я устроил в холле отеля потрясающую выставку собственных картин. Поверите ли — впервые взял в руки кисть и краски. Сделал их сам из своей косметики, того же реголита и топлива для генераторов, за что снова получил незаслуженный нагоняй от паршивца Паблушки. Но это мелочи, выеденного яйца не стоит. Кстати, яичко-то я бы сейчас скушал всмяточку, с жидким желточком, как расплавленное солнце… Так о чем я? Ах да, рисовал я первый раз в жизни, а такая роскошь получилась! Планета Земля — ну просто как настоящая! Немного неправильной формы, круг у меня не вышел, но астроном Федя сказал, что на самом деле Земля и не должна быть круглой, она овальная, так что все классненько. В общем, творческое наследие мое пополнилось еще и живописными полотнами. Талантливый человек талантлив во всем! Это я про себя, разумеется. Надеюсь, моя биография как первого лунного художника будет изучаться в ваших слизнячьих школах, милашки мои славные? Ваши маленькие зеленые слизнячки должны знать имя лучшего живописца Солнечной системы!

И вообще, постояльцы сами виноваты, что я с горя сжевал всю их вкуснятину. Я в этой складской комнатке от них же и прятался. С чего-то они вдруг решили, что если я сын священника, значит, я должен основать первую лунную православную церковь и без конца выслушивать их скучные исповеди. А мне, может, и самому есть что вспомнить и рассказать! А я, может, не хочу ничего слушать, а хочу говорить, говорить, говорить! Короче, отказался я быть их духовным лидером. Я ни капельки не похож на своего отца. Не собираюсь я их крестить, читать с ними молитвы и всякое такое. Не знаю, во что верите вы, славные слизняки, а лично я с недавних пор почитаю только одного бога — того, которому удастся вытащить меня отсюда. Поэтому обращаюсь по очереди ко всем богам, которых только могу припомнить, от Перуна до Святой Репки. Пока никто не отозвался. Начинаю думать, что прав был Гаврюшка Левинсон, говоря о том, что религия — это самая крутая маркетинговая кампания за всю историю человечества.

А между тем, милые мои инопланетные друзьяшки, времени на обратную связь у богов почти что не осталось! Время-то поджимает! Вскоре начнется судилище, на котором постояльцы будут решать, как наказать меня за мою минутную слабость. Мерзавчики хотят выгнать своего лучшего друга и просветителя из отеля, поверите ли вы в это? Нас тут восемьдесят пять человек, и все, кого я не спрашивал, все собираются голосовать против меня. Даже верный режиссер Василий Иваныч!

Говорят, я приблизил голодную смерть нашего лунного отряда как минимум на месяц, а то и больше. Числа до пятого октября продержимся, а дальше бог знает.

В общем, эти изверги планируют выдать мне скафандр и отправить восвояси, запретив приближаться к отелю. И что же мне тогда делать, друзья вы мои слизнячные? Закопаться в реголит и тихо ждать конца?

Глава 6. Мир лихорадит

18 августа

Венесуэла. Трансмутационная шахта № 42 Великой Испанской Империи

Гавриил

Багровое, болезненное солнце ненадолго показалось из-за туч.

Кроваво-красный закат напомнил Левинсону стейк рибай, который он ел в том маленьком ковбойском ресторанчике накануне коронации. Всего-то три месяца прошло, а как будто вечность. Словно это не он тогда зажигал в Баронском квартале Петербурга. Креативный директор «Всемогущего» умел работать и умел отдыхать. Эх, вечно кипящий жизнью и весельем Баронский квартал! Русская Ибица! Место, где можно было найти кухню любого уголка Вселенной и приключения, каких старушка Вселенная и не видывала. Что-то сейчас там творится? Потух квартал, наверное, замер, заснул — впервые в своей истории.

Сказал бы Левинсону кто-нибудь три месяца назад: «Дружище, к десятому августа ты окажешься в самодельной темнице в джунглях Венесуэлы, в компании пары сотен грязных полуголых индианок, разительно не похожих на Покахонтас из мультика студии «Старевич». Ты будешь рад мутной водичке из дрянной речки Апуре, кишащей стафилоккоками. Кормить тебя будут отнюдь не стейками, а корнями банановой пальмы. Кстати, выкапывать корни из земли придется тебе самому, вот этими самыми руками, так что насчет маникюра можешь не беспокоиться. Что? Сами бананы? О нет, друг, бананы для твоих испанских хозяев. Тебе только корни. А шкурки, питательные шкурки, ручным тапирам испанцев. Ты будешь знать, что от твоих дальнейших действий зависит судьба всего мира, но не будешь знать, как вырваться из плена. Да что там! Ты даже не будешь знать, когда в следующий раз тебе разрешат поспать. И вся твоя надежда сведется к одному человеку. Единственной, кто сможет тебя спасти, станет та самая Мелисса, которой ты прямо сейчас изменяешь с этой юной кудрявой барышней, уверенной, что Колумб перепутал континенты из-за глюка в приложении «Клубок-навигатор». Более того, Гавриил. К середине августа ты навсегда позабудешь всех мимолетных красоток Баронского квартала. К середине августа ты прочно, страстно, болезненно влюбишься в Мелиссу — а она предпочтет тебе рослого, чертовски высокого испанского офицера. И нос у него будет наверняка посимпатичнее твоей оглобли».

Услышь такое Левинсон, он бы ответил: «Приятель, ну и развезло тебя! Закажи-ка себе кофейку за мой счет. Эй, бармен, никакой больше выпивки этому придурку! Двойной эспрессо ему, да покрепче!», — после чего усадил бы кудрявую девицу себе на колени и спросил: «Ну, детка, хочешь попасть на телевидение?». Идиот. Лучше бы той ночью Мелиссе позвонил. Тогда еще работали Перстни-Разумники.

— Гавриил, Гавриил! — Левинсон почувствовал, как его безжалостно трясут, и очнулся.

— Ну что тебе опять, Сеня? — недовольно сказал он, потирая свинцовые веки. Кажется, он на пару минут отключился.

— Меня только что укусили, Гавриил, что делать? — Семена и самого трясло от ужаса. — Какая-то гигантская страхолюдная бабочка. С головой как у ящерицы. Ой, мамочка, мамочка родная! Что же теперь со мной будет?

— В бабочку превратишься, наверное.

Левинсон равнодушно пожал плечами. Столыпинская ипохондрия, бессмысленная и беспощадная, надоела ему уже почти так же, как эта влажная удушливая жара. Семен постоянно жаловался: на астму, на повышенное давление, на головную боль, на сыпь. И все это было выдуманным. Про обострение астмы он рассказывал громким дикторским голосом, размеренно дыша диафрагмой. Про повышенное давление и головную боль — жадно чавкая свежей папайей. Приметив крошечный прыщик на бедре, он сразу ставил себе диагноз «краснуха», а потом изводил Мелиссу с Левинсоном просьбами пощупать все его лимфоузлы, не воспалились ли. Осмотреть пациента обычно вызывалась Кармен — девчонка давно положила глаз на обер-камергера. Однако тот, со свойственной ему детской наивностью, ни о чем не догадывался: пока нежные пальцы бразильянки ласкали его кожу, Столыпин бормотал всякую чушь об инкубационных периодах, вирусах и интоксикациях организма.