Читать книгу "Без своего мнения - Франклин Фоер"

За короткое время мы ушли очень далеко от представлений судьи Кеннеди о государстве. Европейцы приняли знамя у Америки, хотя американцы предпочитают из-за этого над ними насмехаться. Да, европейцы часто не могли внятно объяснить, почему они столь враждебно относятся к технологическим компаниям и предпринимают разнообразные попытки блокировать их деятельность. Одна из причин состоит в том, что они далеко уклонились от собственной политической традиции и оказались на незнакомой территории.

В своей истории Европа традиционно покровительствовала картелям, гигантским корпорациям, близко связанным с государством. До недавнего времени континент мало интересовался преимуществами экономической децентрализации. Совсем несложно приписать их внезапной озабоченности американскими технологическими гигантами мотив собственной выгоды: желание защитить собственные фирмы от конкурентов из Америки.

Но прежде, чем Соединенные Штаты примутся порицать подход Брюсселя, им следует внимательно посмотреть в зеркало. На протяжении десятков лет американское государство превосходно справлялось с задачей сдерживания монстров от коммуникаций, давая возможность дышать новым технологиям и новым конкурентам. В первые годы республики почтовая служба монополизировала потоки информации. Но с приходом телеграфа правительство устояло перед соблазном контролировать новое средство связи, несмотря на то что у почты была масса возможностей поглотить его. Правительство разрешило жесткую конкуренцию частных фирм на определенное время, которое закончилось, как все подобные циклы, возникновением монополии Western Union. Политики тем не менее продолжали грозить расчленить Western Union, и эта угроза удержала компанию от того, чтобы войти в телефонию. В этой новой области появился свой доминирующий игрок, AT&T, но государство не дало ему расшириться и заняться еще и радио. Когда NBC установила свою монополию на радио, государство приказало ей разделиться на NBC и ABC. Администрация Никсона поощряла появление соперника «Большой Тройки» сетей, контролировавших все эфирное вещание, и способствовала появлению кабельного телевидения. Эта благородная, хотя временами далекая от совершенства история борьбы продолжается и в наше время. Дело, начатое администрацией Клинтона против корпорации Microsoft, было тихо прекращено администрацией Буша после 11 сентября, но тем не менее напугало программного гиганта в достаточной степени, чтобы в будущем она воздерживалась от своих порочных практик. Вместо того чтобы задушить Google в колыбели, на что сил у нее было вполне достаточно, Microsoft наблюдала ее старт с уважительного расстояния, боясь вновь попасть под прицел государственных инстанций.

Администрация по защите данных могла бы наследовать этой традиции. В отличие от Федеральной комиссии по торговле, которая оценивает слияния с точки зрения сохранения низких цен и экономической эффективности, новое агентство исходило бы из защиты частной жизни и свободного движения информации. Оно ставило бы ограничения монополиям, пытающимся распространить свое могущество на следующую эпоху, и тем самым оставляло бы открытую дверь для будущих претендентов. Имеет смысл вспомнить, что говорил об антимонопольной политике Брэндайс, и пусть его подход будет в некоторых моментах преждевременным, не следует ограничивать наше политическое воображение. Здоровье нашей демократии требует, чтобы мы воспринимали Facebook, Google, Amazon так же, как в свое время AT&T, IBM и Microsoft, и помнили о том, что побудило государство твердой рукой вести с ними войну и даже расчленять их на более мелкие компании, если обстоятельства (и закон) требовали жесткой реакции. Пускай мы последний раз применяли антимонопольные законы так решительно несколько поколений назад, нам следует в первую очередь помнить, что именно эти прецеденты создали условия, которые позволили возникнуть открытому, великолепно новому Интернету.

Спустя почти тридцать лет с момента падения Берлинской стены, ужасного периода рецессии, десятилетий роста имущественного неравенства, регуляторы не смогли восстановить свою репутацию. В некотором смысле она упала еще ниже. Многие левые сейчас согласны с чисто правым неприятием государства-регулятора, с общим чувством неприязни к крупным корпорациям, замещающим собой функции государства. Вместо того чтобы защищать народ от большого бизнеса, государство делается его слугой.

Но долгая история регуляторов показывает, что дело далеко не так безнадежно, как утверждают критики. Когда государство пытается перестроить экономику ради большей эффективности, оно получает неоднозначную репутацию. Когда оно, напротив, использует свою власть ради ясных моральных целей, его репутация безупречна. Разумеется, на этом пути не обошлось без впечатляющих поражений. Но автомобили стали безопасней, окружающая среда чище, пускай меры по их защите обернулись вполне ощутимыми расходами для частного сектора. В либертарианском угаре, последовавшем за падением Берлинской стены, мы потеряли из виду моральные ориентиры. Интернет – великолепная, поразительная вещь, но не следует вести себя так, как будто он существует вне истории или моральных норм, особенно когда на кону такие важные вещи, как судьба индивидуальности и здоровье демократии.

Глава 10. Органический разум

Из прошлого мы знаем, что Кремниевая долина – не обязательно неизбежное предначертание судьбы. От монополий можно уйти. Существует прецедент, когда потребители отказались считать приоритетом низкие цены и удобство и восстали против принудительного однообразия. Своими деньгами они поддержали ремесленные производства, считавшиеся обреченными. Оптимистическая перспектива вырваться из притяжения Facebook, Google и Amazon у нас перед глазами – в виде йогурта, гранолы[108] и полевого салата.

Существенной доле населения небезразлично, что она ест, следовательно, ее можно убедить так же тщательно заботиться об умственной пище.

Забота о моральном происхождении пищи и ее качестве стала символом социального статуса, из чего следует вопрос: нельзя ли, чтобы интерес к книгам, статьям и журналистике приобрел то же значение?

Еще в те времена, когда Бранд составлял «Каталог всей Земли», пытаясь продать атрибуты альтернативного образа жизни хиппи, ушедшим в коммуны, он восхвалял достоинства органических продуктов. Еда стала одним из важнейших факторов контркультуры наравне с наркотиками, поскольку восстание хиппи было направлено против культуры, которая высоко ценила пищу. Во времена Великой депрессии многие американцы ложились спать голодными. После войны бедность начала отступать. Это было время подлинного изобилия, новых жилых районов на окраинах, где супермаркеты были полны вновь изобретенными продуктами. Они сами кричали о своих волшебных свойствах: «Чудо-Хлеб», SPAM[109] (он же «Чудо-Мясо»), моментальный завтрак, Minute Rice[110]. Реклама превозносила новые продукты, например, Tang[111], как достижения космической эры. Казалось, все эти продукты обладают невероятными свойствами в силу важного фактора: они были ответом на главную проблему современной жизни – недостаток времени. По крайней мере такова была основная мысль телевизионной рекламы, старавшейся вызвать тревогу и сообщить потребителям, что возможности посвящать долгие часы готовке у них больше нет. Содержимое витрины-холодильника в супермаркете поможет удержаться в напряженном графике.