Читать книгу "Каждая мертвая мечта - Роберт М. Вегнер"

— А зачем?

Ветеран пожал плечами.

— Чтобы ты знала, с кем имеешь дело, как понимаю? Чтобы в следующий раз, если Колесо будет странно себя вести, не пытаться ее оттолкнуть или ударить, как понимаю? Я не хотел бы объяснять генералу, отчего ты погибла.

Да уж! Колесо мало того что была ниже ее и легче, так еще и не воспитывалась в Степях и не сражалась с бандитами и се-кохландийцами, будучи под командованием лучшего кавалериста Империи.

— Не улыбайся так. Ты видела ее в битве?

— А ты меня?

— Ты из чаардана Ласкольника, и я верю, что ты хорошо машешь саблей и бьешь из лука, как понимаю. Но я видел, как Колесо перегрызла взрослому мужчине глотку.

— Зубами?

— Нет, жопой. Ясное дело, что зубами. — Старый солдат перевел взгляд на лес, почесал голову, скривился. — Усварр был золотым рудником под самыми Магархами. Тяжелый рудник, твердые скалы, жилы золотоносной руды между слоями гранита как жаба, расплющенная камнями, некоторые — шириной всего в фут. На таких рудниках работает много детей. Невольничьих детей, понимаешь? Матери на плантациях говорят: лучше бы родить тебя мертвым, чем отдать на рудник. Лучше бы тебя на пол выронили. А Усварр был худшим среди рудников. Понимаешь? Спускали людей футов на сто под землю, туда, где находился главный туннель длиной в четверть мили, а от него шли во все стороны черные дыры в скале, которые глотали ребятенков и не выпускали их никогда. Если какой-то туда попадал, ему давали молоток и долото, несколько мешков для руды и приказывали копать. Еду и воду они получали, только когда выползали с добычей. Некоторые туннели там, говорят, были по несколько сотен локтей длины и шириной вот такими. — Он развел руки на два фута. — Понимаешь. Как черви в земле, ребятенки рыли дыры так, как вела жила, и никогда не выходили к поверхности.

Кайлеан попыталась представить себе: туннель такой узкий, что там можно только ползать на коленях или животе, темнота, сотни, может, и тысячи футов скал над головой.

— Я бы сошла с ума.

— Тебя бы туда не взяли. Слишком большая. Ну, разве что ты была бы аувини — пепельная, и тебя сделали бы стражницей. Ты бы носила кожаный панцирь, короткий меч и кнут.

Это напомнило ей, что Люка сказал раньше Колесу. «Это друзья, не они».

— Они?

— Они. — Он кивнул, а глаза его вдруг сделались дикими и гневными. — Суки, проклятые богами. Аувини — пепельные, рабыни, но высшей касты, знаешь, такие, у кого есть власть над остальными рабами. Некоторым не нужно больше счастья, как понимаю. А знаешь, отчего хозяин рудника послал присматривать баб? Потому что мужчины якобы были мягкими. Потому что порой давали ребятишкам отдыхать — естественно, не задаром, немного развлечения с добрым дядюшкой, особенно если товар был свежим, только принятым на работу… собственно, все едино, мальчик или девочка… понимаешь? Что? Возмущаешься? Стыдишься?

Нет. Она родилась в семье поселенцев в Олекадах. Росла в Степях, хорошо знала, что, если бы ее не приняли Фургонщики, ей и самой пришлось бы найти «доброго дядюшку». За миску еды и угол для сна. Такова жизнь. Но она чувствовала злость. Бердеф ответил на ее настроение, обнажил призрачные клыки. Она почти зарычала, словно пес.

Седой ветеран кивнул.

— Бабы не теряли времени на такие развлечения, зато выжимали из детей все, пока не оставалась только шкурка. Вроде бы именно они придумали крысиную бочку.

Воображение подсунуло ей наиболее очевидный образ, но следующие слова Люки убедили ее, что даже воображение того, кто воспитан в Степях, иной раз подводит.

— Думаешь о старой пытке, как понимаю. — Седой солдат сплюнул на землю и покачал головой. — Нет, не то, девушка. Иной раз ребенок не выходит из туннеля, да? Долго не выходит. Может, умер, может, его завалила осыпь, а может, добралось до него скальное безумие, и он предпочел умереть в темноте. Долгое время стражники посылали в такой туннель другого ребенка, но порой этот безумец сражался и убивал посланца, а тогда приходилось объяснять уже два трупа. А потому одна из них придумала: сажали в бочку несколько десятков крыс и держали в ней, полуобезумевших от голода. Когда ребенок не появлялся слишком долго, выпускали крыс в туннель. А через день или два, когда последняя крыса убегала, другой ребенок влезал туда, убирал кости и копал дальше. Мудрые суки, как понимаю.

Кайлеан глубоко вздохнула. Бердеф дергался в ее голове, и в этот миг не только Колесо могла перегрызть кому-нибудь глотку.

— Не хочу… не хочу больше слушать. Хватит.

— Многовато, как понимаю? Этот рассказ уже подходит к концу. Кахель послал нас туда, триста человек, мы должны были прочесать округу, освободить тех, кто захочет снять ошейник, достать из рудника детей. Застали мы уничтоженные машины, мельницы, молоты для измельчения руды, печи для выплавки золота — все сожжено и разбито. С дымом ушло и водяное колесо, которое приводило в действие меха, качавшие воздух в шахты. Внизу, в главном туннеле, еще можно было выдержать, но в меньших… Суки, прежде чем сбежали и уничтожили рудник, забили все дыры грязью и камнем. Один из наших спустился туда… Мы думали, что никто не выжил, и тут вдруг из какой-то дыры вышла она.

— Колесо?

— Именно. Веса в ней было, на глазок, фунтов шестьдесят, голая, только на локтях и коленях — кожаные накладки, протертые почти насквозь от постоянного ползанья по туннелям. Провела под землей общим счетом три года, шесть месяцев и восемнадцать дней. Судя по дате на ее ошейнике, потому что владельцы рудника выбивали на металле информацию о дне, когда приставили раба к работе. Была единственной, у кого нашлось достаточно сил, чтобы выползти из закрытого туннеля. Потом пыталась вызвать других… но больше никто из них не вышел.

Кайлеан взглянула ему в глаза.

— Это ты сошел в туннели, правда?

— Я. Нашел только гору костей в конце главного туннеля — и ее. И вытянул ее, как последний дурак, не думая ни о чем, понимаешь? К счастью, солнце уже зашло, но и так ее почти ослепил вечерний свет в небе.

— Отчего вы назвали ее Колесом?

— Потому что она не помнила собственного имени, а это было первое слово, которое она произнесла, и целый месяц не говорила ничего другого. Мы кормили ее, следили, чтобы она не ослепла от солнца: повезло, что у меня в отряде был медик. А вот когда она наконец начала говорить, то, казалось, не остановится уже никогда. Болтала три дня кряду. О руднике, о стражницах, о туннелях, крысах… Порой плакала, порой кричала. А порой появлялась и такая, которую ты недавно видела.

— И что мне тогда делать? Мне или кому другому из чаардана?

— Найди ей какую-то работу. Попроси, чтобы привела кого-нибудь или чтобы нечто проверила. Пойдет, потому что она — хорошая девушка. Не провоцируй ее, не ищи ссоры. Тот мужчина, которому она перегрызла глотку, был одним из наших. Некогда раб, как и она. Если бы другие девушки не сказали, что он любил лезть к молодухам и что попытался ее изнасиловать, Колесу не выйти бы из этой истории живой и здоровой. Но если кто-то причинит вред кому-то из отряда прославленного генерала Ласкольника, которого одни боги знают что привело сюда…