Читать книгу "Брат ответит - Анна и Сергей Литвиновы"

* * *

Лейла — красный мак. Дурман-трава. Страшный цветок непентес — попадешь в его лоно, и схватит, задушит.

Федор впервые увидел ее три года назад. Второго января. Все педагоги продолжали отмечать Новый год, одна Ксюшка дежурила, а ему кровь из носу надо было на работу. Позвонил в Центр безо всякой надежды. Но администратор радостно прочирикала:

— Представляете, Федор, вам удивительно повезло! У нас с этого года новый преподаватель по цветотерапии. Хотя в Центре пока каникулы, она вышла осмотреться уже сегодня. Я могу спросить — вдруг примет Ярика?

Новая сотрудница согласилась. Федор лично натянул на брата штаны с рубашкой, ботинки с курткой — чтобы побыстрее — и помчался в Центр.

Слово «педагог» он не любил со школы. Вечно ему попадались старые, злющие, некрасивые учителя. Здесь, в Центре, хоть и получше, но тоже: вечно сыплют умными словечками, понтуются, мозг плавят. Ему постоянно внушали, что родственники пациентов обязательно должны в образовательном процессе активное участие принимать. Будто у него время есть с Яриком развивалками заниматься!

А тут навстречу вышла девчонка. Веснушки, тоненькая, как весенний цветок. Глаза огромные, зеленые с крапинками. И на вид — лет шестнадцать. Почти как ему.

Федя сроду педагогов не строил, а тут возьми вдруг и ляпни:

— У тебя диплом-то хоть есть?

Она лучисто улыбнулась:

— Нету. Один аттестат. Я только со школы!

«Вроде нельзя так говорить. Правильно — после школы», — с нежностью подумал он.

А дальше совсем в голове помутилось. Налетел — и поцеловал. И она даже не думала вырываться. Растаяла в его объятиях. Хорошо, что Ксюха не подсматривала — оставалась на ресепшене, с кем-то кокетничала по скайпу.

— Ты судьба моя, — прошептал Федор.

Первое в жизни красивое слово — обычно он держал девиц в узде и выбирал симпотных, но строго самых нетребовательных.

А сейчас — полное помрачение. Даже про Ярика забыл.

Обычно брат только рад, когда его не трогают, но сейчас заинтересовался, глаза круглые, вылупился, рот разинул.

Федор слегка смутился:

— Это… ну… брат мой. Пациент.

— Привет. — Тростиночка смело подошла к Ярославу, встала совсем близко.

Обычно тот от незнакомых людей отпрыгивал, но сейчас дал пожать себе руку, а потом нагнулся к ее шее и понюхал. Сосредоточенно, словно пес.

По-научному называется — сенсорное нарушение. Сколько раз, когда Ярик творил такое на улице, приходилось униженно извиняться, а то и в драках участвовать.

Но девица — аленький цветочек — только подставила шею, чтобы брату было еще удобнее. Улыбнулась, когда Ярик пробормотал:

— Вкусно.

И объяснила Федору:

— У меня у самой братик такой. Темочка. С детства на мне. Родителей нету.

— Получается, мы из одного инкубатора, — улыбнулся он. И, сам не понимая, что говорит, выпалил: — Пойдем в кино сегодня?

Хотя какое им кино, если у обоих инвалиды на руках?

Но юная богиня не думала ни секунды:

— Зачем идти куда-то? Давай тут посмотрим. Все равно никого нет сегодня. Приходи, когда сможешь, и диск приноси интересный. А детей я займу. Они нам мешать не будут.

С тех пор и понеслось.

Они не строили планов — просто очень любили друг друга.

Федор, правда, иногда задумывался: что дальше? Но перспективы не видел. У него хотя бы квартира имелась. А Лейла с братом детдомовские, комнату снимают (социальное жилье где-то в дальнем Подмосковье непрактичная тростиночка за гроши продала, деньги потратила).

Да и взгляды на семью у них оказались разные. Лейла готовилась жизнь положить, чтобы вытянуть брата. Дать ему образование, профессию, включить в обычную жизнь. Мечтала в Америку уехать — в России у аутиста перспектив никаких, Федор и сам понимал.

Он на брательника (как мать сделала) тоже бы никогда не забил. Но до самой смерти существовать вместе на одной территории не собирался. И без того сколько лет жизни не видит, с ним возится. Мечтал заработать много-много денег, пристроить младшего в хороший дом инвалидов и ездить навещать по воскресеньям.

Ну, и всякие другие разногласия присутствовали. Лейла вечно с учебниками, недосыпает, громадье планов: поступить на заочное в институт, разработать и сертифицировать собственный курс, освоить английский язык. Над Фединой надеждой купить счастливый лотерейный билет и одним махом разбогатеть откровенно посмеивалась. Он обижался. Но стоило ей даже не поцеловать — просто приблизиться, забывал обо всем. Видел одни лишь глазищи с крапинками да алые губы. Крышу срывало мгновенно: сжать в объятиях, поглотить ее всю.

Отношения свои скрывали — у Лейлы в контракте имелся строгий запрет на внеслужебные контакты с пациентами или их родственниками. В Центре — всегда на «вы», зато до чего сладко было дорываться наконец друг до друга! Гостиницы на час, глухие поляны в парках, крыши домов, даже лифты и кабинка на колесе обозрения.

А потом появился Ричард.

Федор (не лучший в мире аналитик) долго считал: их с Лейлой встречи срываются по объективным причинам. Только через месяц задумался, что у Лейлы и раньше бывали экзамены, работа, простуда, недосыпы и головная боль. Но девушка никогда не отказывалась с ним увидеться. И трубку телефона снимала всегда. А теперь, осторожно, ласково, аккуратно, стала вытеснять его из своей жизни.

Экивоков он не признавал — подкараулил однажды после работы, прижал к стене, велел говорить всю правду.

Запираться Лейла не стала. Призналась честно: новый преподаватель Ричард молод, умен и красив. Плюс не женат, и контракт у него только на год. «А еще в Америке взять под опеку аутиста не позорно, а, наоборот, круто. Прости меня, Федечка. Я ведь тебе всегда говорила, что мечтаю уехать отсюда. Не хочу жить в стране, где на братика постоянно пальцем показывают и смеются».

Уговаривать, унижаться не стал. Даже фингал под глаз на прощанье не поставил.

Но как жить дальше — не знал.

Все вдруг начало раздражать. Работа. Мать. Ярик. Грязь на улицах. Давка в автобусах.

И самое горькое — не с кем даже поговорить. На работе Федор приятелей не завел. Давние друзья-спортсмены еще раньше расползлись кто куда. Мать с братом в собеседники тем более не годились.

Да и о чем говорить? Жаловаться, что девчонка бросила? Позорно и мелко.

Так и копились внутри невыплеснутые обида и злоба. Федя ходил мрачный. Часто задумывался о грустном, глядел в одну точку. Когда работал с учениками, указания выплевывал сквозь зубы. На него даже администратору жаловались, что невежливый.

А один новенький — слишком взрослый и гламурный в сравнении с остальными спортсменами-подростками — как-то дождался, пока Федор переоденется после тренировки. Подошел и спросил: