Читать книгу "Американский психопат - Брет Истон Эллис"

Было сразу понятно, что они испугались, и меня это жутко порадовало, по этому поводу у меня даже встал и стоял все время, пока я забавлялся телефонными звонками, но потом одна девочка, Хилари Уоллес, невозмутимо спросила:

— Папа, это ты? — и у меня сразу опал. Приунывший и разочарованный, я сделал еще пару-тройку звонков, но уже безо всякого энтузиазма, почитывая параллельно сегодняшнюю почту, и, наконец, повесил трубку на середине фразы, когда наткнулся на персональное напоминание от Клиффорда, моего продавца-консультанта у Armani, что в бутике на Мэдисон была закрытая распродажа для постоянных клиентов… две недели назад! И хотя это, наверное, кто-нибудь из портье специально задержал письмо, чтобы меня взбесить, это не отменяет тот факт, что я пропустил эту ебаную распродажу, и сейчас, когда я прохожу по Центральному парку где-то в районе Шестьдесят шестой, Шестьдесят седьмой, это меня жутко бесит, и я прихожу к выводу, что этот мир, в сущности, очень жестокое и плохое место.

Кто-то, похожий на Джексона Тейлора из Morgan Stanley (темные волосы, зачесанные назад, темно синее двубортное кашемировое пальто с бобровым воротником, черные кожаные ботинки), проходит под фонарем, кивает мне, и я убавляю звук плейера и слышу, как он говорит:

— Привет, Кевин.

Я улавливаю слабый запах Grey Flannel, на ходу оборачиваюсь на этого парня, похожего на Тейлора, на парня, который может быть Тейлором, мимоходом пытаюсь предположить, встречается ли он еще с Шелби Филиппс, и тут почти спотыкаюсь о нищенку, лежащую на тротуаре, развалившись у входа в заброшенный теперь ресторан, который Тони Макманус открыл два года назад — называется «Амнезия». Черная и абсолютно чокнутая попрошайка все повторяет одну и ту же фразу:

— Деньги пожалуйста помогите мистер деньги пожалуйста помогите мистер, — на манер какой-то буддистской мантры. Я пытаюсь прочесть ей лекцию на тему, что стоило бы найти какую-нибудь работу — например, в кинокомплексе Odeon, отнюдь не невежливо предлагаю я, а про себя думаю, не открыть ли сумку и не достать ли оттуда нож или пистолет. Но тут до меня доходит, что это слишком легкая мишень, и никакого удовлетворения мне не будет, так что я посылаю ее, включаю плейер, как раз на вопле Бон Джови: «It's all the same, only the names have changed» («Все осталось по-прежнему, только имена изменились»), — и ухожу. Я останавливаюсь у банкомата, чтобы снять триста баксов — без всякой причины, просто так, — все банкноты хрустящие, свежеотпечатанные двадцатки, и я осторожно кладу их в карман, стараясь не помять. У Колумбус-серкл фокусник в грязном плаще и высокой шляпе, обычно промышляющий тут после полудня и зовущий себя Гуттаперчевым человеком, развлекает небольшую равнодушную толпу, и несмотря на то, что я ищу жертву, а он, без сомнения, заслуживает моей ярости, я иду дальше, чтобы найти кого-нибудь поизысканнее. Если бы он был мимом, он бы точно уже был мертв.

Выгоревшие плакаты Дональда Трампа на обложке Time закрывают окна другого заброшенного ресторана, который раньше назывался «Palaze», и мне это придает уверенности. Я подхожу к D'Agostino, встаю прямо напротив входа, уставившись в витрину, и у меня возникает неодолимая потребность пройти все ряды в магазине, осмотреть каждую витрину, наполнить корзину бутылочками с ароматическими маслами и морской солью, прогуляться мимо продуктовых прилавков, изучая цвет красного перца, желтого перца, зеленого перца и пурпурного перца, решить, какого вкуса и какой формы имбирный пряник купить, но мне все-таки нужно что-то более проникновенное и глубокое, что-то неопределенное, так что я ухожу в темноту холодных улиц западной части Центрального парка, ловлю свое отражение в затемненных стеклах лимузина, припаркованного рядом с Cafe des Artistes, и мои губы непроизвольно кривятся, язык увлажняется, глаза начинают моргать в своем собственном ритме, независимо от меня. В свете уличных фонарей моя тень четко видна на сыром тротуаре, и я вижу, как движутся мои руки в перчатках, сжимаются в кулаки и опять разжимаются, и мне приходится остановиться на углу Шестьдесят седьмой, чтобы взять себя в руки и успокоиться, прошептать себе что-то хорошее, вспомнить о D'Agostino, о столике в «Дорсии», о новом диске Mike and the Mechanics, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не отхлестать себя по щекам.

По улице неторопливо бредет пожилой педик в кашемировом свитере с высоким воротом, шерстяном шейном платке пейсли и фетровой шляпе. Он прогуливает бело-коричневого шарпея, который нюхает тротуар, чуть ли не вжимаясь в него своей складчатой мордой. Они идут мне навстречу, проходят сначала под одним фонарем, потом — под другим, и я принимаю решение, снимаю плейер и незаметно открываю кейс. Я стою на бордюре рядом с белым BMW320i, а педик с шарпеем уже cовсем рядом, и я могу рассмотреть его получше: далеко за пятьдесят, пухлый, с непристойно здоровой и гладкой кожей и нелепыми усами, только подчеркивающими его женственные черты. Он одаривает меня игривой улыбочкой, а его шарпей деловито обнюхивает дерево, а потом — мусорный мешок рядом с BMW.

— Милый песик, — улыбаюсь я, приседая.

Шарпей настороженно смотрит на меня и рычит.

— Ричард! — Мужик смотрит на собаку, потом — опять на меня, как бы извиняясь, я чувствую, что он польщен, и не только тем, что я обратил внимание на его собаку, но и тем, что я остановился поговорить с ним о ней Клянусь, что старый козел раскраснелся, и наверняка у него встало в его широких вельветовых брюках, кажется, от Ralph Lauren.

— Все нормально, — говорю я и ласково глажу собаку, положив кейс на землю. — Это шарпей, да?

— Нет. Шар-пей, — говорит он шепеляво с каким-то странным произношением.

— Шар-пей? — я пытаюсь повторить его интонацию, по-прежнему гладя собаку по мягкой шерстке.

— Нет, — кокетливо смеется он. — Шар-пей. Ударение на последний слог.

Утаренье на паслетний слок.

— Ну, все равно, — говорю я, выпрямляюсь и улыбаюсь ему по-мальчишески, — красивая собака.

— О, спасибо, — говорит он. И потом, шепотом, добавляет: — Он стоит мне целое состояние.

— Серьезно? Как это? — говорю я, опять отпускаюсь на корточки и глажу собаку. — Привет, Ричард, привет, красавец.

— Вы не поверите, — говорит он. — Видите, вот эти мешки у него вокруг глаз нужно подтягивать каждые два года — хирургическим путем, так что мы ездим с ним в Ки-Уэст — там есть одна ветеринарная клиника, единственная, которой я действительно доверяю. Здесь обрезать, там подшить — и Ричард опять замечательно видит, правда, малыш? — Он одобрительно кивает, глядя на то, как я глажу его собаку.

— Ну, — говорю я, — выглядит он замечательно.

Пауза. Я смотрю на собаку. Ее хозяин все еще смотрит на меня, и, наконец, не выдерживает и нарушает молчание.

— Послушайте, — говорит он. — На самом деле, мне неудобно об этом спрашивать…

— Да нет, продолжайте, — говорю я ободряюще.

— Господи, это так глупо, — он смущенно хихикает.