Читать книгу "Мелодия - Джим Крейс"

Завтра, в воскресенье, сюда понаедут отдыхающие, а сегодня поляны полностью в нашем распоряжении… но ненадолго. Приезжает маленькая итальянская машина с туристами. А после еще пара автомобилей с «женами на уикенд» и с собачками. Потом появляется туристический автобус. Некоторые из богатых пассажиров с «Красного Кадиса» последовали за нами в нашей гостиной на колесах, чтобы увидеть лесные существа, а потом поставить галочку против парка Скудности в своих «Путеводителях Бома и Ганне», чтобы направиться дальше и ставить галочки против других достопримечательностей. Мы можем точно сказать, что они читают, пробираясь с открытыми у всех на одной странице книгами между деревьев. Мы знаем также, чья фотография помещена в их путеводителях – раненая, забинтованная жертва «обезьяньей атаки». Мистер Бузи отходит в тень и не отвечает, если ему кивают или если его приветствует кто-то из пассажиров лайнера, делая это из чувства вежливости, ничуть не озабочиваясь вопросом, кто он такой. Он просто старик в летней одежде, сидит со своим собственным домашним хозяйством – женой и двумя взрослыми детьми, думают они, – вокруг стола для пикника, идеальная, полная современная семья. Он вовсе не то дикое голое существо, которое они надеялись увидеть, не один из «представителей редчайшей человеческой расы в мире».

Представитель редчайшей человеческой расы, тот, которого я бы хотел увидеть своими глазами, хотя бы ради того, чтобы развеять миф, тот, с которым дважды сталкивался мистер Бузи, один раз в обществе Лекс и один – Терины, может находиться где-то поблизости, если только этот он, она или оно существует. Часть туристов, прочтя путеводители или выслушав рассказы экскурсоводов, продававших им билет, явно прониклась убеждением, что в лесу и в самом деле обитает выжившая колония «гумазьян». У них бинокли и камеры, они пребывают в состоянии напряженного ожидания. Те, кому очень хочется, непременно найдут подтверждение, хотя и не научное. Этот кашель вдалеке – и чихание – вполне могут быть звуками, издаваемыми гоминидами. Волокнистые экскременты с бугорками семян – именно то, что может оставить неандерталец или отвратительный дикарь. Этот плоский и нечеткий отпечаток ноги в грязи, в такой удобной близости от их автобуса, наверняка оставлен прямоходящей обезьяной. Вдавленность пятки и отпечатки пальцев с промежутками между ними, сквозь которые поднялись пирамидки грязи, фотографируются всеми туристами. Им и в голову не приходит, что каждый день сразу после рассвета местный парень, которому платят экскурсоводы, приходит, чтобы увлажнить эту землю своей мочой, а потом, сняв ботинок и носок, оставить в жидковатой массе отпечаток ступни. Экскурсоводов награждают благодарностями.

И все же, даже я со всей моей рациональностью и уверенностью в том, что все истинное вразумительно и доказуемо, не могу полностью списать со счетов тех, ради кого заявились сюда туристы, – «людей», вызванных из прошлого. Есть то, что случилось с мистером Бузи у бачков виллы; есть слухи, оставшиеся с того рассвета, когда выселяли животных; есть фольклор (всегда основанный на чем-то реальном); есть то, что случилось – я упоминаю об этом, хотя по большей части и в шутку, – с моими бананами сегодня. У меня есть ощущение, хотя и не доказательство, – ощущение, вероятно, ничего не стоит, – что существует нечто, кроме нас. Нечто более дикое и более проворное, но все же похожее на нас. Нечто такое, что должно, присев голышом на корточки, откапывать коренья, срывать ягоды, орехи, листья, есть тараканов, личинок, лягушек и падаль, воровать яйца и мед. Нечто такое, чему, возможно, недостает «десяти признаков человека», которые делают нас венцом творения: речь и огонь, орудия и бусы, колеса и одежда, смех, любовь, стыд и, конечно, понимание нравственности. Но я не могу не задаваться вопросом: когда мы все полетим в тартарары вместе с нашими городами и городками, как непременно это должно произойти, когда наши квартиры и бульвары заполонят крысы и сорняки, кто выживет? Не те из нас, кто путешествует в автомобилях, подобных гостиным, а те, кто каждый день подбирает объедки, кто может найти воду по запаху и наделен даром бедности.

В каком бы настроении ни пребывал мистер Бузи сегодня утром и позже у Пенсиллонов, теперь он – лучший из хозяев. Он даже поет, хотя и только себе под нос, пробираясь по каменистым известняковым террасам, ищет, как он говорит, замену своему талисману. Он и так слишком долго жил без своего оберега, своей грифеи. На следующее десятилетие ему понадобится другая. И удача улыбается ему. Он достает ее из земли – достойную, весомую, хотя и не столь изящную, как та, что была украдена у него в саду, – и кладет ее в карман. Удача еще может вернуться к нему.

Пикниковый участок целиком в нашем распоряжении, несмотря на хождение туда-сюда туристов из еще двух автобусов и других, самостоятельных, посетителей, которые целый день толкутся на полянах. Все мы, кроме Терины, которой всегда холодно, независимо от температуры воздуха, сняли куртки и ботинки. Лекс сидит, скрестив ноги, в своих юбках, из которых хоть паруса делай, и с удовольствием курит сигареты в коричневой бумаге. Я сижу на скамье рядом с Териной, а мистер Бузи открывает корзинку, предоставленную Джозефом и достает из нее содержимое – по одному предмету зараз, довольно многословно восхищаясь каждым ради матери Джозефа. Я помогаю, отгоняя мошку, которая прилетела узнать, что мы собираемся есть. Как и можно было ожидать, всего слишком много. Джозеф хочет, чтобы мы восхищались его щедростью. И мы восхищаемся. «Он был очень добр и предусмотрителен», – заверяем мы его мать, которая явно смущена его чрезмерной широтой души. Столовые приборы из стали с медным покрытием, лучше тех, что есть дома у многих людей. Шампанские бокалы из превосходного стекла. Тарелки «Мезон Мари Коссе» украшены – явно не только чтобы польстить дядюшке – цифрой 70, выписанной различными шрифтами. На каймах салфеток тоже украшение в виде цифр возраста мистера Бузи.

– Фуа-гра, из Франции, – говорит мистер Бузи, ставя лепной кувшинчик на скатерть. – Зеленые оливки, консервированные в прованском вине. И, конечно, икра. Русская красная икра, которая ничуть не хуже оливок и определенно ярче. А это что? Даже и представить себе не могу. «Радость спортсмена». А это? Тут сказано: пюре из утесника. Кто-нибудь слышал о таком? – Он подносит к носу, принюхивается. – Пахнет кокосовым орехом и горохом.

Мы испытываем облегчение – ради Терины; ее сын не предмет для насмешек, – когда мистер Бузи заканчивает перебирать баночки с их экзотическим содержимым и вытаскивает несколько шуршащих пакетов с хлебными треугольниками, ближайшее изделие к сандвичам, которое есть у нас. Хлеб пропитан апельсиновым соком, и вкус у него не неприятный, просто наполнители непривычные. Мы никак не можем решить, из чего сделан один из паштетов. Может быть, рыбный, а может, что-то японское. Имеются также десерты, пирожные, печенье – больше, чем мы способны съесть. Такие пикники годятся для королей и королев в саду со скульптурами при каком-нибудь дворце, но мне трудно представить что-нибудь более не соответствующее этой грязной поляне парка.

– Может, предложить туристам из следующего автобуса присоединиться к нам? – предлагает Лекс.

Мистер Бузи отрицательно качает головой.

– Я бы не стал беспокоиться на их счет, – говорит он и поднимает голову к лесу. – Голод обитает среди этих деревьев, по словам кондитера. Как говорил мистер Клайн, имея в виду и своих клиентов в городе, и здешних потребителей? Спеки им пирог – и они придут.