Читать книгу "Облако Желаний - Фиона Вуд"

– Нет. – Она вытащила из рукава кардигана скомканный бумажный платок и высморкалась. – Может, только если принесешь мне немного воды.

Ван Ыок налила два стакана холодной воды из кувшина, что стоял в холодильнике, и отдала один маме.

– Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?

– Ха! Это из-за этих разговоров я и плачу. Но они говорят, это «нормально». Это «хорошо», поплакать.

– Конечно. В этом нет ничего плохого.

Женщина посмотрела на нее.

– Послушай себя – ты говоришь, как будто мать мне. Снова. – Но ее это почему-то не радовало, наоборот, она выглядела огорченной.

Что ж, Ван Ыок тоже огорчилась.

Ее всегда обнадеживало то, как много слов было в английском языке – больше миллиона. С таким количеством слов в запасе можно сказать все что угодно, понять все что угодно.

Но какое значение имело количество слов в любом языке, если она даже не могла задать самые простые вопросы? Ты расскажешь мне о вашем прошлом? Ты позволишь мне стать полноценным членом нашей семьи? Разве это и не мое прошлое тоже?

Хватит!

Ван Ыок пошла в комнату родителей и вытащила из маминого ящика, из-под упаковочной бумаги, фотографию двух маленьких девочек. Она вернулась с ней в комнату и села рядом с матерью.

– Знаю, я не должна была…

Мама взяла фотографию, вздохнула и сделала глоток воды.

– Это я и Хоа Нюнг.

– Пожалуйста, поговори со мной.

– Я начну с желания. Когда лодка причалила к берегу… – Мама кивнула и вдруг умолкла, словно передумала.

Ван Ыок затаила дыхание. Хоть ее мама и пропускала целую главу о том, что произошло до того, как они покинули Вьетнам, и не собиралась рассказывать о том, что случилось во время самого путешествия, она все-таки решила поделиться с ней частичкой своей истории. Когда лодка причалила к берегу… Ван Ыок жаждала услышать хотя бы крохи правды. Она выждала, наверное, где-то минуту. В квартире Джесс что-то гремело. Должно быть, та собиралась готовить ужин.

– Когда лодка причалила к берегу? – осторожно напомнила Ван Ыок.

– Это был пляж в Малайзии. На грузовике нас отвезли в лагерь для беженцев.

– Кто вас отвез?

– Армия. Военные офицеры. Они дали нам немного еды и воды – все, что у них было с собой.

– А желание?

– Мы еще долго оставались на пляже. Было очень жарко. И все же я ходила туда-сюда вдоль берега и молилась. У меня было только одно желание. Чтобы мои руки превратились в крылья – широкие, сильные крылья с длинными белыми перьями. – Мамины глаза наполнились слезами. Ван Ыок похлопала ее по руке. Женщина вытерла глаза и улыбнулась. – Я без конца повторяла это желание, но крылья у меня так и не выросли.

– Куда ты хотела отправиться?

– Я хотела перелететь через море, обратно во Вьетнам, и снова оказаться в маминых объятиях. Я очень сильно скучала по ней. Не могла перенести нашу разлуку.

– Но тебе пришлось уехать?

– Она хотела, чтобы мы уехали. Мы понимали, это наша единственная надежда, если мы хотели жить дальше.

Ван Ыок боялась дышать, чтобы не разрушить чары, заставляющие мать говорить.

– Если бы мне пришлось уехать, я бы тоже очень сильно по тебе скучала.

Мама улыбнулась ей усталой улыбкой.

– Нет, con, не так. Мы с моей матерью говорили на одном языке. А мы с тобой – у нас разные языки.

Ван Ыок ощутила укол совести (в который раз) из-за того, что бросила курсы вьетнамского. Но на них уже не хватало времени. Они не играли никакой роли в ее учебном расписании, и пришлось правильно расставить приоритеты. Действительно, она говорила по-английски гораздо лучше своих родителей, а ее родители гораздо лучше ее говорили на вьетнамском, поэтому в итоге они начали общаться на смеси базового вьетнамского с вкраплениями еще более базового английского, как дети в начальной школе.

– Я могла бы вернуться на курсы и подучиться, – предложила Ван Ыок.

– Дело не только в языке. Между нами… целая культура.

Ван Ыок знала, это правда. Как она могла отрицать это, ощущая ужасную несправедливость в том, что ее родители не понимали той жизни, какую выбрали для нее?

– Я лишь уважала свою мать и повиновалась ей. Она, в свою очередь, уважала свою мать и повиновалась ей…

– Но, ма, я уважаю тебя!

– Только так, как можешь. Ты хорошая девочка. Но не такая, какой была я. Цепочка оборвалась. У тебя есть независимость. Ba и я, мы хотели этого для тебя. Но здесь все настолько другое! И мне по-прежнему тяжело.

– Но не плохо?

– Нет, не плохо! У тебя будет хорошая жизнь. Но прежняя исчезла навсегда.

Ван Ыок ощутила всю горечь правды: они с мамой никогда не будут близки настолько, насколько мама была близка с бабушкой.

Мама Ван Ыок встала, изящно потянулась и пошла на кухню. Девушке хотелось хоть как-то утешить ее, но что она могла сказать? Мама была права. Они обе представляли собой неразрешимые разногласия двух культур. Между ними всегда будет пропасть.

– Спасибо, что поговорила со мной, – сказала Ван Ыок.

– Поговорила, ха! Но пока достаточно. – Мама пренебрежительным жестом откинула волосы назад и расправила свой кардиган. – Ню Май всегда говорит группе: «Рассказывайте о своих чувствах, говорите о воспоминаниях». И вот мне снова грустно. И все из-за этих разговоров! Все, ступай. Тебе пора делать домашнюю работу.

Но перед тем как уйти, Ван Ыок обняла маму. Мама, как обычно, сначала ощетинилась – дергала плечами и локтями, – сопротивляясь, но потом на мгновение расслабилась и обняла ее в ответ. Затем нетерпеливо похлопала дочь по плечу и аккуратно подтолкнула в сторону комнаты.

– Все, иди занимайся!

Сегодня этот приказ раздражал лишь вполовину обычного.

44

В среду, не прошло и десяти минут с начала перерыва на ланч, в общую комнату одиннадцатиклассников без стука вошла мисс Кинг. На улице шел дождь, и в комнате было полно народа. Пиппа и Тифф щелчками выбросили сигареты в окно, а Холли украдкой подхватил блюдце, служившее пепельницей и стоявшее на столе в кухонной зоне, и выкинула его в мусорную корзину.

– Снимите все это, – сказала мисс Кинг, указывая на конструкцию из стульев и штатива. – И соберитесь все вместе.

Похоже, ей было не до смеха.

– Кто-нибудь желает начать? – спросила она. – Или обращаться с вами, как с восьмилетками, и заверить, что никто не уйдет из этой комнаты, пока виновный не признается?

Билли был совершенно невозмутим.

– Это был я, – сказал он с дивана с полным ртом еды.