Читать книгу "После заката - Стивен Кинг"

– Да.

– Не могли. Каждое прощание может оказаться последним, а мы этого не знали. Спасибо вам, мистер Стейли. За то, что приехали и привезли раковину. Вы очень добры. – Она чуть улыбнулась. – Помните, как он стоял на берегу без рубашки и дул в нее?

– Да.

Я смотрел на коробку в ее руках. Знал, что позже она сядет, достанет раковину, положит на колени и заплачет. И ни сколько не сомневался в том, что по крайней мере раковина никогда в мою квартиру не вернется. Она добралась до дома.

Я вернулся на станцию, на электричке поехал в Нью-Йорк. Вагоны в это время дня, чуть позже полудня, практически пустовали. Я сидел у грязного окна, смотрел на реку и на силуэты небоскребов на фоне неба. В облачные и дождливые дни человек всегда рисует эти силуэты в своем воображении, собирая их по кусочкам.

Завтра я собирался поехать в Рауэй, захватив с собой кубик из прозрачной пластмассы с залитым в него центом. Возможно, ребенок возьмет кубик в ручку и начнет с интересом рассматривать. В любом случае кубик уйдет из моей жизни. Я подумал, что сложнее всего будет избавиться от Пердучей подушки Джимми Иглтона. Я же не мог сказать миссис Иглтон, что взял подушку домой на уик-энд, чтобы потренироваться, не так ли? Но необходимость – мать изобретательности, и я знал, что в конце концов сочиню какую-нибудь более или менее удобоваримую историю.

Мне приходила в голову мысль о том, что со временем в моей квартире могут появиться и другие вещи. И я вам солгу, если скажу, что нахожу такой поворот событий совсем уж неприятным. Когда дело доходит до возвращения вещей, которые людям казались потерянными навсегда, вещей, которые можно подержать в руках, тот, кто их возвращает, внакладе не остается. Даже если это маленькие вещи вроде шутовских очков или стального цента в кубике из прозрачной пластмассы… Да, надо признать, в этом есть свои плюсы.

После выпускного

Graduation Afternoon

© Перевод. М. Клеветенко, 2010

Дженис никак не удавалось подобрать верное определение месту, где жил Бадди. Для дома слишком роскошно, на поместье не тянет. Чего стоит одно название на въезде! «Огни гавани» – словно рыбный ресторанчик в Нью-Лондоне. Правда, до сих пор Дженис выкручивалась, обходясь нейтральным «к тебе»: «Поехали к тебе, в теннис поиграем», «Заскочим к тебе, искупаемся».

А имечко, размышляла Дженис, наблюдая, как он пересекает лужайку в направлении бассейна. Кому понравится, что твоего бойфренда зовут Бадди? Но только обнаружив, что его настоящее имя Брюс, начинаешь понимать, как ты влипла.

С чувствами та же история. Дженис видела, как хочется Бадди услышать ее признание в день выпускного – подарок поценнее серебряного медальона, за который Дженис, стиснув зубы, выложила кругленькую сумму – но не могла себя пересилить. Всего-то и нужно сказать: «Я люблю тебя, Брюс», но в лучшем случае (и то не без зубовного скрежета) Дженис отважилась бы на: «Ты мне страшно нравишься, Бадди». Фразочка из музыкальной комедии.

– Ты правда не обиделась на нее? Не поэтому остаешься? – спросил он на прощание.

– Нет, просто хочу еще поиграть. И видом полюбоваться.

Полюбоваться и впрямь было на что. Дженис глядела и не могла наглядеться. С этой стороны дома был виден весь Нью-Йорк: игрушечные здания синели вдали, солнце вспыхивало в верхних окнах небоскребов. Дженис подумала, что ощущение полнейшей безмятежности город производит только на расстоянии. Ей был по душе этот обман.

– Бабушка всегда такая, – сказал Бадди. – Что на уме, то и на языке.

– Можешь не объяснять, – ответила Дженис.

Ей нравилась Брюсова бабушка, не желавшая скрывать свое высокомерие. Они – Хоупы, прибывшие в Коннектикут с пуританским «Христовым воинством», ни больше ни меньше. У таких снобизм в крови. А кто она? Дженис Гандлевски, которой еще предстоит через две недели отметить свой выпускной в Фэрхейвене, когда Бадди с тремя дружками отправятся штурмовать Аппалачи.

Дженис отвернулась к корзине с мячами – высокая и стройная, в джинсовых шортах, теннисных туфлях и эластичном топе. При каждом замахе она вытягивалась, привставая на цыпочки. Дженис была хорошенькой и знала себе цену, оценивая свою красоту со спокойной и уверенной деловитостью. Кроме того, она была умна и никогда об этом не забывала.

Девушкам из Фэрхейвена редко удавалось подцепить парня из Академии. Самое большее, на что они могли рассчитывать, – банальный перепихон на зимнем или весеннем карнавале, а Дженис удалось, пусть ее фамилия и оканчивалась на «левски» – довесок, неотвязно таскавшийся за ней точно гремящая пустая жестянка, привязанная к бамперу семейного седана. Ее трофей звался Брюсом Хоупом или просто Бадди.

Выходя с Бадди из игровой комнаты в цокольном этаже – остальные еще играли, так и не сняв квадратных академических шапочек, – они случайно услышали замечание бабушки, сидевшей с гостями. У взрослых был свой праздник, а выпускникам предстояло оттянуться по полной вечером. Сначала в «Зажигай» на двести девятнадцатом шоссе – родители Джимми Фредерика сняли бар целиком с условием, что после вечеринки никто и ни при каких обстоятельствах не сядет за руль, затем на пляже – под полной луной, шелестящей волной, танцуй со мной, детка, под полной июньской луной…

– Дженис-не-разбери-что! – пронзительно гаркнула бабушка безжизненным голосом глухой старухи. – Очень мила, не правда ли, хотя и не нашего круга. Последняя Брюсова пассия.

В тоне безошибочно угадывалось: «Пусть мальчик перебесится».

Дженис пожала плечами и послала еще несколько ударов – гибкие ноги, красивый замах. Мощные и точные броски неизменно достигали цели – корзины у дальнего края площадки.

Именно их непохожесть и то, что они все время учились друг у друга, сблизило Дженис и Бадди. Нельзя не признать, что Бадди оказался смышленым учеником. Он с самого начала относился к ней с уважением – на взгляд Дженис, чрезмерным, – но она быстро вправила ему мозги. А если учесть извечную нехватку места и времени – как всегда в молодости, когда юные тела внезапно и остро сознают свои потребности, – Бадди определенно делал успехи.

– Мы старались, как могли, – произнесла Дженис вслух, решив наконец искупаться вместе с остальными.

Пусть Бадди в последний раз увидит ее раздетой. Он считал, что впереди у них целое лето, после которого он отправится в Принстон, а она – в Стейт, но Дженис думала иначе. Она не сомневалась, что одна из целей его Аппалачских каникул – разлучить их безболезненно и бесповоротно. Наверняка замысел принадлежал не отцу Бадди – всегда бодрому и радушному крепышу – и не бабушке, странным образом сумевшей внушить ей симпатию, несмотря на прямоту – не нашего круга, последняя Брюсова пассия, – а улыбчивой и расчетливой матери, до смерти боявшейся (это было написано на ее гладком красивом лбу), что какая-то девица с консервной банкой в фамилии залетит, а потом женит на себе ее ненаглядного сынка.

– А вот этого мы никак не можем допустить, – пробормотала Дженис, впихивая корзину с мячами в сарай и опуская щеколду.