Читать книгу "Струна - Илья Крупник"

– «Позиции», – повторил Олег Петрович печально, отворачиваясь от окна. Поглядел на постель и, убрав пальто, стащил ботинки теплые один за другим, улегся поверх одеяла в свитере и брюках на раскладушке под звуки далекой арфы за стеной, такие тихие, такие наивные, словно это была музыка средних веков, и Олег Петрович усмехнулся криво.

Он лежал неподвижно, заслоняясь локтем от света на столе, лицом к окну и представил, что ему вот тоже, в сущности, ничего внешнего не нужно. Что ему мешает?… Ничего. Ему ничего не нужно!.. Хитроумные мальчики, бывшие факультетские мальчики, в каких чертогах процветаете вы? Давайте подумаем о себе. Чего изволите?… Ничего. Только спокойствия и силы духа… «Но ведь абстрактный нравственности, учтите, не бывает, – подумал Олег Петрович. – Не бывает». И повернулся на бок.

Все-таки, наверное, он задремал, хотя это был не сон, потому что довольно ясно слышалось через дверь, как с трудом по железной лестнице, по ступеням все ближе, громче, ближе, громче постукивают по железу костыли.

«Иван Сергеевич?» Он привстал наконец и, нашарив, быстро сунул ноги в ботинки, тихо подошел к дверям: ничего не было слышно…

Не понимая, Олег Петрович отпер замок, осторожно вышел в безлюдный коридор. Потом приложил, озираясь, ухо к самой близкой, к Ниночкиной двери: под сурдинку там визжали битлы и постукивали каблуки. Девочки с мальчиками танцевали?…

«Современной молодежи, – грустно подумал он, – любые искания ни к чему», – и повернул налево, к лестнице, где тоже не было никого… Только напротив, из неприкрытой двери Кирилла Афанасьевича, проступал отчетливо красноватый свет!

«Здесь!! – обрадовался Олег Петрович. – Ну, конечно». И деликатно постучал:

– Мне можно к вам?…

– Пожалуйста, пожалуйста, заходите!

Олег Петрович пригладил волосы, одернул свитер и открыл дверь, и первое, что он увидел: посередине комнаты на столе непонятно зачем стояло дерево, необыкновенно пышное, с большими и такими блестящими под красным с бахромой абажуром, точно измятыми, точно ненастоящими листьями – кажется, это был лимон в деревянной квадратной кадке, и мелькнуло сразу, как свисают повсюду плоды между листьев, но плодов там не было. И за столом сбоку от дерева стояли только пустые стулья.

– Вы один?! – Олег Петрович в растерянности огляделся: с железной кровати, улыбаясь, вставал радушно Кирилл Афанасьевич, такой мизерный, заспанный, но совершенно одетый и даже в меховой безрукавке.

– Я один, да-да, – подтвердил, качая белой своей бородкой, Кирилл Афанасьевич, только почему-то шепотом, и уставился на Олега Петровича с торжествующим, ну прямо с невероятным интересом, он даже голову свесил набок, вдруг сощурясь от проницательности и догадки: – Вам почудилось?! Да?! Вам почудилось?!

– Кажется, – разозлился Олег Петрович, с подозрением оглядев комнату.

– Это бывает, – объяснил, утешая его Кирилл Афанасьевич, – здесь бывает, – и, бережно надев на голову свой черный колпачок – вроде самодельной академической ермолки, – согнул три раза, разминаясь, худенькие руки в локтях. – Видите ли, – сказал он Олегу Петровичу иронически, – это довольно старый дом, и как говорят, но только суеверные некоторые люди, что это дом с привидениями. Ненаучная мистика, так сказать, на исходе двадцатого века. Прошу прощения, еще немножко… – И расставив дрожащие руки в стороны, молодцевато поднял ногу, только не вперед, а назад, и от этого получился живой аэроплан: в псевдоермолке на белых волосах, с белой бородкой вниз; Олег Петрович, сдерживаясь, прикусил губу.

– Уф, – наконец удовлетворенно выдохнул Кирилл Афанасьевич, усаживаясь на стуле, – прошу вас, садитесь, садитесь. Сейчас мы выпьем водочки.

– Сажусь, – сказал Олег Петрович, усмехнувшись. – А здоровью-то не повредит?

– Не повредит. Мы немножко давайте… По обычаю. Для здоровья. – И откуда-то из-под дерева достал старик графинчик, уже не полный, и два стакана маленьких граненых.

– Представляете, – подмигнул Кирилл Афанасьевич с улыбочкой, аккуратно разливая, – соседи наши внизу, из подвала, люди не робкие, но очень боятся привидений. Бывшие уголовники в большинстве, урки бывшие, – неприязненно покачал он головой. – Они даже спят с зажженным светом! Верите?

– Верю, – сказал Олег Петрович и покосился едко на лампу огромную под абажуром.

Кирилл Афанасьевич тоже посмотрел на абажур, на Олега Петровича, усмехнулся и с удовольствием поднял стаканчик:

– Значит, за вашу молодость и вашу храбрость!

Олег Петрович побагровел и выпил молча.

– Когда-то в доме этом, – уже добродушно кивнул Кирилл Афанасьевич, несколько пожевав губами, словно закусывая водку, – давным-давно была тюрьма уездная. Потом, знаете, перестроили, перегородили, все двери новые, окна сделали венецианские. А я-то помню ве-ли-ко-леп-но, как заходили с мешочком старые нищие. Заходили! Постучится, бывало, оглядит комнату: «Батюшка, а в этой камере я сидел». – И Кирилл Афанасьевич захихикал, захихикал очень противно, моргая от смеха и слез. – Понимаете?!

«Старый шут, – брезгливо понял наконец Олег Петрович. – Надо уматывать поскорей. Что за бред…» – И, принужденно пожав плечами, отодвинул пустой стаканчик.

– А я, знаете, из деревни родом, – усмехаясь, пояснил, раздумывая, Кирилл Афанасьевич непонятно к чему, постукивая опорожненным своим стаканом. – Я ведь высшую мою математику потом изучал, я все, знаете, ну абсолютно все пережил!

Да-да. Я ж первого поколения интеллигент, не верите? А я еще на альфрейной работе в Петербурге преуспел. Как?…

«Все. Надо домой уходить», – подумал Олег Петрович.

– Это с механизмами что-то, кажется?

– С механизмами, – захихикал от удовольствия Кирилл Афанасьевич, откидываясь на стуле, – с механизмами… Это стенная роспись церквей. – И, веселясь, похлопал себя по колену ладошкой. – У меня, знаете, и предприниматель был знаменитейший – Фома Родионыч Рольян! Молдаванин, черный такой, как уголь, но элегантен! Ох, до чего элегантен, – замотал он головой. – Необыкновенно! А мы?… – подмигнул он Олегу Петровичу. – Мы разве хуже? Мы в ногу с веком! Вот закройте, вы закройте глаза, вообразите. Бархатная черная шляпа! Перчатки тонкие у меня! Тросточка! Часы на цепке – часы швейцарские. И барышни вокруг – у-ух! А книжки? – Пожалуйста, прошу вас самые первые: «Приятный тон» и «Жизнь Христа» Ренана… Тс-с-с, – вдруг прошептал он, бледнея, выпрямляясь. – Вы слышите?! – прошептал он и обернулся.

«Сумасшедший», – похолодел Олег Петрович и тоже стремительно посмотрел туда, в углы, но не было там, конечно, никого… Справа на стенке был натюрморт с арбузом, очень плохой: рассыпался этот арбуз нарезанный, совсем переспелый, прямо куски из него вываливались, бело-розовые, грубые, мятые треугольники. А слева были картинки маленькие, три штуки – цветы не цветы, не понять.

– Простите, – пробормотал Кирилл Афанасьевич. – Я… – провел по лицу ладонью. – Вы не подумайте, что я ненормальный. – И снова, разлив по стаканам, выпил. – Вы слыхали когда-нибудь, молодой человек, вы, молодые люди, надежда мира, – сказал он медленно, наклоняясь через стол, – вы когда-нибудь думали, что отличает человека от животного на двух ногах?! А? Что такое «совесть»? – передразнил он явно кого-то. – «Стойкость духа»? Вы не думали, конечно? А вот у нас, в нашем проклятом доме, тридцать лет, представляете, тридцать лет существовал и существует… Нет, нет! – замахал он рукой. – Я вам попробую издалека. Вот я, к примеру, все отряхнул, все прошлое, я и сам боролся.