Читать книгу "Леонардо да Винчи. Опередивший время - Николай Непомнящий"

В углу было тесно, но тихо, светло и уютно. Из окна, между крышами и трубами, открывался вид на зеленую Луару, на дальние луга и синие верхушки леса. Порой снизу, из небольшого садика, в открытое окно подымался дух черемухи, напоминавший Евтихию родину.

Только недавно он увидел странные фигуры в аллеях сада, изображающие летящего на крыльях человека. Мастера, их изготовившего, уже несколько недель как не было в живых, но все здесь, в Клу, дышало его памятью.

Загадочный образ Крылатого Человека тем более поразил Евтихия, что в те дни он работал над иконой Предтечи Крылатого. С неясной тревогой он почувствовал противоположность вещественных крыльев механика Дедала и духовных крыльев "ангела во плоти" Иоанна Предтечи…

Мысли, одна крамольнее другой, роились в голове Евтихия…

Б доме "Лионардуса"

…Франциск I из Сен-Жермена переехал в охотничий замок Фонтенбло, затем в Амбуаз. Сюда же в первых числах июня 1519 г., снова прибыл русский посол Никита Карачаров и остановился, так же как в первый приезд, в доме нотариуса мэтра Гильома Боро, на главной улице города, у Часовой башни.

Тотчас по приезде король осмотрел мастерскую Леонардо. В тот же день, вечером, принцесса Маргарита с послом курфюрста Бранденбургского и другими чужеземными вельможами, в том числе Никитой Карачаровым, отправились в замок дю Клу.

Проведав об этом, Федька Жареный посоветовал дяде, Илье Потапычу Копыле, и Евтихию Гагаре также отправиться в "Дюклов", уверяя, что они могут увидеть много любопытного в доме "сего достохвального мастера Лионардуса, мужа чудного рассуждения, благосердного, в науке книжного поучения довольного, в словесной премудрости ритора, естествославного и смышлением быстроумного".

Илья Потапыч и Евтихий с толмачом Власием последовали за ним в замок дю Клу.

Когда посольские из России пришли, Маргарита и прочие гости, уже кончив осмотр, собирались уходить. Тем не менее Франческо Мельци, верный сподвижник Леонардо, принял новых гостей с тою же любезностью, с какою принимал всех чужеземцев, посещавших дом учителя, не справляясь о чинах и звании; повел их в мастерскую и стал показывать все, что в ней было.

С боязливым удивлением они разглядывали невиданные машины, астрономические сферы, глобусы, квадранты, стеклянные колбы, перегонные шлемы, огромный, сделанный из хрусталя человеческий глаз для познания законов света, музыкальные приборы для изучения законов звука, маленькое изображение водолазного колокола, острые, лодкообразные лыжи для хождения по морю, как посуху, анатомические рисунки и чертежи страшных военных снарядов. Федьку все это пленяло, казалось ему "астроложскою премудростью и высшей алхимеей". Но Илья Потапыч то и дело хмурился, отворачивался к набожно крестился. Евтихия особенно поразил старый, сломанный остов крыла, похожего на крыло исполинской ласточки. Когда кое-как, через толмача Власия, Мельци объяснил ему, что это часть летательной машины, над которой учитель работал всю жизнь, Евтихию вспомнился крылатый человек Дедал на флорентийской мраморной колокольнице, и странные мысли пробудились в нем с новой силой.

Осматривая картины, он остановился в недоумении перед Иоанном Предтечей. Сначала принял его за женщину и не поверил, когда Власий со слов Франческо сказал, что это Креститель. Но, вглядываясь пристальнее, увидел тростниковый крест "посох кресчатый", такой же точно, с каким и русские иконники писали Иоанна Предтечу, заметил также одежду из верблюжьего волоса. Но, несмотря на всю противоположность этого Бескрылого тому Крылатому, с которым свыкся Евтихий, чем больше смотрел, тем больше пленяла чуждая прелесть женоподобного отрока, полная тайны улыбка, с которой он указывал на крест Голгофы. В оцепенении, как очарованный, стоял он перед картиной, ни о чем не думая, только чувствуя, что сердце бьется все чаще и чаще от неизъяснимого волнения.

Илья Потапыч не выдержал, яростно плюнул и выругался:

— Дьявольская нечисть! Невежество студодейное! Сей непотребный, аки блудница оголенный, ни брады, ни усов не имущий Предтеча?

И, взяв Евтихия за руку, почти насильно оттащил от картины и долго еще, выйдя из дома Леонардо, не мог успокоиться…

…Так как в этот второй приезд Карачарова наплыв чужеземцев в Амбуаз был меньше, хозяин отвел для русского посольства помещение в нижних покоях дома, более просторное и удобное. Но Евтихий, предпочитая уединение, поселился в той же комнате, где жил два года назад, под самой крышей дома, рядом с голубятней, и по-прежнему устроил свою крошечную мастерскую в углублении слухового окна.

Вернувшись домой из замка дю Клу и желая отогнать искушение, принялся за работу над новым, почти уже конченным, образом: Иоанн Предтеча Крылатый стоял в голубых небесах, на желтой песчаной, словно выжженной солнцем, горе, полукруглой, как бы на краю земного шара, окруженной темно-синим, почти черным, океаном. Он имел две головы: одну, живую, на плечах, другую, мертвую, в сосуде, который держал в руке своей, как бы в знак того, что человек, только умертвив в себе все человеческое, достигает окрыления сверхчеловеческого. Лик был странен и страшен, взор широко открытых глаз похож на взор орла, вперенный в солнце; верблюжья мохнатая риза напоминала перья птицы; борода и волосы развевались, как бы от сильного ветра в полете; обтянутые кожей кости тонких, исхудалых рук и ног, непомерно длинных, как у журавля, казались сверхъестественно легкими, точно полыми внутри, как кости пернатых. За плечами висели два исполинские крыла, распростертые в лазурном небе, над желтой землей и черным океаном, снаружи белые, как снег, внутри багряно-золотистые, как пламя, подобные крыльям огромного лебедя.

Евтихию предстояло кончить позолоту на внутренней стороне крыльев.

Взяв несколько тонких, как бумага, листков червонного золота, он смял их в ладони и растер пальцем в раковине со свежею камедью. Налил сверху теплой воды, и, как пало золото на дно и вода устоялась, воду слил и острой хорьковою кисточкой начал писать перья в крыльях Предтечи золотыми черточками, тщательно, перышко к перышку, и в каждой бородке пера, усик к усику. Закрепляя золото яичным белком, гладил его заячьей лапкою, вылащивал медвежьим зубом. Крылья становились все живее, все лучезарнее…

…На сердце Евтихия было тяжело и смутно. Кисть выпала из рук его. Почувствовал, что больше не в силах работать, вышел из дома и долго бродил сначала по улицам города, потом по берегу пустынной Луары.

Солнце зашло. Бледно-зеленое небо с вечернею звездою отражалось в зеркальной глади реки. А с другой стороны двигалась туча. Зарницы трепетали в ней, как судорожно бьющиеся исполинские огненные крылья…

…Тут из-за темного леса, как раскаленный уголь, показался край солнца, и что-то пронеслось по земле и по небу, подобное музыке. Белые голуби вспорхнули из-под кровельного выступа и зашелестели крыльями.

Луч проник сквозь окно в мастерскую Евтихия, упал на икону Иоанна Предтечи, и позлащенные крылья, внутри багряно-золотистые, как пламя, снаружи белые, как снег, широко распростертые в лазурном небе над желтою землей и черным океаном, вдруг заблестели, заискрились в пурпуре солнца, словно оживившись сверхъестественною жизнью…