Читать книгу "В разреженном воздухе - Джон Кракауэр"

Находясь все еще выше Южной вершины, я увидел Энди Харриса, перебирающего множество оранжевых кислородных баллонов. «Эй, Гарольд! — завопил я. — Не мог бы ты принести мне свежий баллон?»

«Здесь нет кислорода! — прокричал мне в ответ проводник. — Все эти баллоны пусты!» Это была тревожная новость. Мой мозг изнемогал без кислорода. Я не знал, что делать. Как раз в это время меня нагнал Майк Грум, шагавший вниз по дороге с вершины. Майк поднимался на Эверест в 1993 году без кислорода, поэтому его не сильно заботил этот вопрос. Он отдал мне свой кислородный баллон, и мы быстро спустились к Южной вершине.

Когда мы туда пришли, проверка кислородного склада моментально выявила, что там по крайней мере шесть полных баллонов. Однако Энди отказывался в это поверить. Он продолжал настаивать на том, что все баллоны пусты; и что бы мы с Майком ни говорили, мы не могли убедить его в ином.

Единственным способом узнать, сколько газа содержит канистра, является подсоединение ее к вашему регулятору, имеющему измерительный прибор; возможно, Энди проверял баллоны на Южной вершине, считывая показания с этого прибора. После экспедиции Нил Бейдлман предположил, что регулятор Энди забился льдом, тогда измерительный прибор мог показывать отсутствие газа, даже если бы баллон был полным; это объяснило бы странное упрямство Энди. И если его регулятор был забит и не поставлял кислород в маску, то это также объясняет и его явно заторможенное понимание происходящего.

Однако мысль о такой возможности, которая теперь кажется столь очевидной, не пришла в голову ни мне, ни Майку в тот момент. Возвращаясь к этому событию, я теперь понимаю, что Энди действовал безотчетно и изрядно заблуждался из-за обычного кислородного голодания, но я был так заторможен умственно, что просто этого не заметил.

Моя неспособность узреть очевидное в некоторой степени объясняется еще и протоколом взаимоотношений между клиентом и проводником. Мы с Энди были приблизительно одинаковых физических возможностей и технической компетентности; окажись мы вместе в обычной альпинистской экспедиции как равные партнеры, для меня было бы немыслимо не обратить внимание на его состояние. Но в этой экспедиции Энди досталась роль несокрушимого проводника, заботящегося обо мне и других клиентах; нас особо старательно обучали не обсуждать решения наших проводников. Мысль о том, что Энди мог на самом деле быть в ужасно тяжелом состоянии, что проводник мог срочно нуждаться в моей помощи, такая мысль не посетила мой поврежденный мозг.

Поскольку Энди продолжал утверждать, что на Южной вершине нет наполненных баллонов, Майк посмотрел на меня вопросительно. Я пожал плечами ему в ответ. Повернувшись к Энди, я сказал ему: «Не такое большое дело, Гарольд. Не из-за чего беспокоиться». Затем я ухватил новую кислородную канистру, прикрутил к ней регулятор и направился вниз с горы. Учитывая события, развернувшиеся в последующие часы, легкость, с которой я отрекся от ответственности (эта моя неспособность сообразить, что Энди, возможно, в большой беде), была ошибкой, которая вероятно, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

Около 15:30 я ушел с Южной вершины, опередив Майка, Ясуко и Энди, и почти сразу же опустился в плотный слой облаков. Начал падать легкий снег. Я едва мог различить, где заканчивается гора и начинается небо в этом ровном, рассеянном свете; очень легко было оступиться на краю гребня и навсегда пропасть без вести на этой горе. По мере моего продвижения вниз условия только ухудшались.

У верхушки скалистых уступов Юго-восточного гребня я остановился вместе с Майком, чтобы подождать Ясуко, у которой были сложности при использовании провешенных перил. Майк попытался вызвать по радио Роба, но его передатчик работал только время от времени и Майк не смог ни с кем связаться. Майк заботился о Ясуко, а Роб и Энди сопровождали Дуга Хансена — единственного клиента, который находился выше нас на горе, поэтому я предполагал, что ситуация была полностью под контролем. Итак, когда Ясуко нагнала нас, я попросил Майка, чтобы тот разрешил мне спускаться одному. «Прекрасно, — ответил он, — только не свались с карнизов».

К 16:45, дойдя до Балкона — выступа на высоте 8413 метров на Юго-восточном гребне, где мы сидели с Энгом Дорджем, ожидая рассвета, я был шокирован встречей с Беком Уэзерсом, стоящим одиноко в снегу и очень сильно дрожащим. Я считал, что он давно уже спустился в четвертый лагерь. «Бек, — воскликнул я, — какого черта ты все еще здесь?»

Много лет назад Бек перенес операцию радиальной кератомии[52] с целью коррекции зрения. В начале подъема на Эверест Бек обнаружил, что побочным эффектом этой операции было ухудшение зрения вследствие низкого атмосферного давления, присущего большим высотам. Чем выше он поднимался, тем ниже падало атмосферное давление и тем хуже становилось его зрение.

Как позже Бек признался мне, днем раньше, когда он поднимался из третьего лагеря в четвертый, «мое зрение стало таким плохим что я ничего не видел дальше полутора метров. Поэтому я просто пробирался вслед за Джоном Таском, и когда он поднимал ногу, я ставил свою прямо в его след».

Бек и раньше не скрывал своих проблем со зрением, но, стремясь к вершине, он предпочитал не говорить о своем ухудшающемся положении Робу или кому бы то ни было другому. Несмотря на его плохое зрение, Бек хорошо шел в гору и чувствовал себя сильнее, чем в начале экспедиции, и, как он объяснял, «я не торопился выходить из игры».

Поднимаясь этой ночью вверх от Южной седловины, Бек умудрялся оставаться вместе с группой, применяя ту же стратегию, что и в предыдущий день, — ступая след в след за тем, кто был впереди него. Но ко времени, когда он достиг Балкона и взошло солнце, Бек понял, что его зрение еще ухудшилось. К тому же из-за его невнимательности несколько кристалликов льда попало ему в глаза, раздражая обе роговицы.

К этому моменту, по словам Бека, «один глаз был полностью закрыт пеленой, я едва мог видеть вторым и потерял всякое восприятие глубины. Я чувствовал, что не смогу идти дальше вверх, не подвергая опасности себя и других, поэтому я сказал Робу о происходящем».

«Сожалею, дружище, — немедленно объявил Роб, — но ты пойдешь вниз. Я пошлю с тобой одного из шерпов». Но Бек совершенно не был готов оставить свои надежды на восхождение: «Я объяснил Робу, что, по моему мнению, существует большой шанс на улучшение зрения, когда солнце поднимется выше и зрачки сузятся. Я сказал, что хочу немного подождать, потом пристроиться к кому-нибудь и идти на вершину, если начну видеть лучше».

Роб обдумал предложение Бека, затем принял решение: «О’кей, имеет смысл попробовать. Я дам тебе полчаса, чтобы сориентироваться. Но я не могу позволить тебе идти вниз, в четвертый лагерь, одному. Если твое зрение не станет лучше через тридцать минут, то я хотел бы, чтобы ты оставался здесь, тогда я буду точно знать, где тебя искать на обратном пути с вершины, и мы сможем идти вниз вместе. Это очень важно: или ты идешь вниз прямо сейчас, или обещаешь мне сидеть именно здесь, пока я не вернусь».