Читать книгу "Над нами темные воды. Британские подводные лодки во Второй мировой войне - Джон Гибсон"

В сумерках местность вокруг окрасилась в серый цвет. В свете фар уходила вдаль узкая грунтовая дорога, справа и слева серели бесконечные поля. На этом сером фоне выделялись черные силуэты высоких эвкалиптов. В тот момент, когда в наши тела начала проникать усталость, мы наконец добрались до нужной фермы, и облачко пыли, что следовало за машиной во время всего пути, улеглось. Послышался приглушенный шум голосов, кто-то крепко пожал мне руку, и в один миг мы очутились в ярко освещенной небольшой кухне, где на плите гудел чайник, а стол был заставлен едой.

Хозяин фермы с сияющим лицом поинтересовался, хочу ли я посмотреть на стрижку овец.

– Я зайду за вами в половине шестого. Мы мигом стряхнем с вас паутину этого госпиталя, – пообещал он. – А теперь лучше ложитесь спать. Завтра будет трудный день.

Раннее утро. Я неподвижно лежу на кровати и смотрю в окно на зарождающийся австралийский рассвет. Через проволочную сетку в комнату проникает холодный воздух. Стряхнув с себя приятную истому, вызванную крепким сном, встаю и надеваю грубую одежду, которую Артур, мой хозяин, оставил на стуле.

Холодный воздух заставляет съежиться. Я был уверен, что в сельской местности всегда будет жарко, но оказалось не так. Звезды на прозрачном светло-сером небе очень яркие и почти не мерцают, поэтому отыскать планеты довольно трудно. В свете зари отчетливо видны изогнутые ветви деревьев.

Перед началом нового дня нужно обязательно выпить чашку чаю. Я впервые полной грудью вдыхаю чистый, наполненный ароматом цветов воздух. Он придает сил и прогоняет остатки сна. Такое чувство, словно одним залпом выпил стакан неразбавленного виски.

Я надел тяжелую армейскую шинель, которую мне дал Артур, и последовал за ним к деревянному гаражу, где стоял старенький грузовой «додж». Мы выехали на дорогу, и я сразу забыл о войне, о двух месяцах, проведенных в госпитале, и обо всем остальном, что беспокоило меня последние годы. Осталась только эта грунтовая дорога, этот рассвет, розовые кипарисы и цветы на растущем вдоль дороги кустарнике. Вдаль до самого горизонта уходили поля пшеницы и зеленые бархатные луга, на которых паслись стада овец, этих выносливых животных, чьи предки щипали траву на равнинах Испании. Здесь я впервые увидел овец породы меринос, о которых когда-то читал в учебниках географии.

Артур рассказал о том, как его отец вместе с семьей перебрался сюда, на север. Это было время спекулятивного земледелия, когда на продаже земли можно было заработать целое состояние. Они очистили от растительности небольшой клочок земли и засеяли его. С годами площадь принадлежащих им обрабатываемых земель увеличивалась. Теперь все трое сыновей были женаты и имели свои дома. В старой усадьбе, которую расширили и обновили, жил теперь старший брат Билл с семьей. Братья все делали сами, даже обжигали кирпичи для строительства своих домов.

Мы свернули с дороги и поехали через пастбища. Восходящее солнце начало согревать землю, над которой появился легкий туман. Тени, падающие от деревьев, становились короче и темнее. Помещения, где стригли овец, находились в ложбине. В окнах этих серых строений отражалось утреннее небо, что заставило меня обернуться и посмотреть туда, где облака были оранжевыми и лиловыми. Небо над головой было светло-зеленым.

В австралийском утре была какая-то неземная прелесть. Удивительно свежее, оно поражало плавным переходом от зимней прохлады к летней жаре, как если бы вслед за декабрьским рассветом шел июльский полдень. В траве блестела роса. На зеленых лугах белели стада овец.

Двое братьев Артура приехали раньше нас. Стригали, трое веселых мужчин, прохаживались у входа. Немного позже подошли сортировщик шерсти и подсобный рабочий.

Работа начиналась в шесть часов. Без пяти шесть стригали включили небольшой двигатель, дающий ток машинкам для стрижки шерсти. Мы вошли в загон и вывели первые пятьдесят овец. Животные с опаской поглядывали на стригалей.

В первый день мне все было в диковинку, но потом я привык к этой работе, и она больше не казалась мне особо сложной. Время летело быстро.

Подготовка к стрижке начиналась после полудня, когда овец заводили в загон и отбирали самых длинношерстных. На пастбища за овцами мы ездили на лошадях. Мне дали очень смышленую кобылу по кличке Молли, которая гораздо лучше меня знала, как нужно гнать овец. Мы ехали цепочкой, склонившись в седле и отпустив поводья. Как только замечали овец, сразу разъезжались. Молли приподнимала свои маленькие темные островерхие уши, и я знал, что она с первого взгляда правильно оценит ситуацию. Кобыла терпеливо ждала, пока Джим, средний брат, скакал к стаду, чтобы отделить нужное число овец. Слышны были его крики и глухой топот копыт. Глаз у Джима был наметанный. Он на всем скаку врезался в белую массу и всегда отсекал от нее не больше трехсот и не меньше двухсот восьмидесяти животных. Потом давал нам знак взмахом руки, мы скакали к нему легким галопом и начинали медленное возвращение к загонам.

Так как стригалей не хватало, стрижку производили рано утром, когда имели обыкновение появляться на свет ягнята. Часто можно было видеть, как родившиеся день или даже час назад барашки, пошатываясь, бредут за стадом в сопровождении матерей. Самых слабых я поднимал в седло и вез. Теплые, похожие на клочок шерсти ягнята безучастно переносили эту поездку.

Мне нравились эти неторопливые верховые прогулки. Овцы неспешно шагали перед нами и беспрестанно блеяли. Солнце припекало. Сизый дым от сигарет струился в воздухе. В руках у нас были длинные ветки, которыми мы подстегивали самых непослушных овец. В отаре всегда находилась овца, у которой отстал ягненок. Она медленно шла перед Молли, жалобно блеяла и норовила вернуться к своему детенышу. Молли никогда не наступала на таких овец, но, когда ей надоедал этот траурный марш, она опускала голову и носом толкала животное вперед. Иногда потерявшая ягненка овца отрывалась от нас и бежала назад по огороженному пастбищному участку. Начиналась суматоха. Молли резко поворачивалась и неслась за ней. От криков, блеяния и топота у меня звенело в ушах. Убедившись, что ей далеко не уйти, овца возвращалась в отару, и вновь воцарялся покой.

Во время стрижки умирало много ягнят. Я часто видел на траве их мертвые тела. Еще мне попадались скелеты ягнят и овец, умерших раньше.

Нам требовалось около часа, чтобы добраться до края пастбищного участка. В течение этого времени мы несколько раз объезжали отару и ловили беглянок. Небо было лазурным. Изумрудная трава блестела в лучах солнца. На севере бесконечные пшеничные поля меняли цвет от серого до темно-зеленого. Легкий ветерок шевелил колосья злаков. Там и сям группами и поодиночке стояли высокие кипарисы со стволом, напоминающим березу, и серебристыми листьями. Иногда, завидя Джима, я подъезжал к нему, и мы перекидывались несколькими фразами.

Очень непросто провести триста овец через одну калитку. Главное – это чтобы прошла первая. Остальные двести девяносто девять послушно последуют за ней. Но почему-то ни одна из овец не желала первой проходить через калитку. Отара останавливалась перед забором, овцы поворачивались и двигались во всех направлениях, кроме нужного. Я никогда не слышал таких ярких и выразительных ругательств, какими сыпал Джим, когда, соскочив с лошади, пробирался через отару, хватал овцу и тащил ее через калитку. Тем временем мы свистели, кричали до хрипоты и гонялись за убегающими овцами.