Читать книгу "Яд персидской сирени - Инна Бачинская"

— Мы привыкли жить в общежитии, — сказала она. — Судить, рядить, давать непрошеные советы, лезть не в свои дела, заставлять быть как все. Раз он ушел, значит, это его выбор. Он нашел свою гору. Многие ли могут сказать о себе то же самое?

— Но ведь люди с самого начала сбивались в стаи…

— Конечно! И правильно делали, не все могут в одиночку. Но те, кто могут, — уходят. Это лекарство не для всех. Город вроде наркотика, соблазнов много, пестроты, удобств, легкости. А здесь свое. Вот и выбирай. Не приживаются здесь, сколько перебывало — и не вспомнить, дома скупили, землю, а прижиться не смогли.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, наша гора не принимает дачников.

— А мы?

— Вы… Вы вряд ли сюда вернетесь.

— Вернемся! Обязательно! — заверила Ника.

— Вернетесь… А кто собирался оставаться навсегда?

— Я. — Ника смутилась. — Но я еще не решила. Я подумаю.

Глава 30. Ночные посиделки детективного клуба

…Монах вытащил из холодильника пиво и коробку копченой рыбешки. Они расположились за громадным кухонным столом; Добродеев вытащил из кармана диктофон. Монах сковырнул пробку, налил пиво в стаканы. Подтолкнул один к Добродееву:

— Давай, Леша, за успех! Включай.

Они пили пиво и слушали запись беседы с Таткой. Сосредоточенно, молча. Раз, другой.

— Ну что? — спросил Добродеев. — Учуял что-нибудь?

— Кое-что.

— А почему ты спрашивал Татку про убийство Визарда? Вроде не в тему… Жорика наслушался?

— Для общего развития, Лео. Я много чего спрашивал мимо темы. У Жорика, между прочим, развита интуиция. Он пессимист по жизни и редко ошибается. Знаешь, такое необычное сочетание интуиции, пессимизма и детской наивности, я бы сказал. Никому не верит, но нажухать его пара пустяков. И врать не умеет.

— И что? Я ничего не заметил, она ничего не знает. Что и требовалось доказать.

— Ты прав, Лео. Почти прав. Сейчас разберемся. Ответь-ка, мой юный друг, почему ребенок вдруг проснулся среди ночи? Дети обычно спят крепко.

— Ребенок услышал голоса и проснулся.

— Ты слушал запись невнимательно. Татка сказала, что, проснувшись, она ничего не услышала. В доме было тихо. И только через некоторое время она услышала невнятные голоса внизу. Так?

— Ну… да. И что?

— В таком случае что ее разбудило?

Добродеев пожал плечами. «Какая разница?» — было написано на его физиономии.

— Крик, Лео. Кто-то вскрикнул. Один раз. А потом наступила тишина.

— И что?

— А то, что мать вскрикнула и больше не кричала, зная, что наверху ребенок, — не хотела, чтобы Татка проснулась, так как боялась за нее. Или уже не могла кричать.

— Подожди, ты считаешь, что ее… били?

— Не знаю. Чувствую, что она исчезла не по своей воле.

— Выкуп! — воскликнул Добродеев. — Ее умыкнули с целью выкупа! Она, видимо, просила отпустить ее, стараясь не повышать голос, а мужчина отвечал…

— Резонно.

— Почему же тогда не потребовали выкуп? И почему она не закричала, когда ее вывели из дома? Соседи могли услышать и прийти на помощь.

— Допускаю, что в лучших традициях похитителей ей залепили рот клейкой лентой, а на голову набросили одеяло. В результате она могла задохнуться… так бывало.

— То есть, когда они доставили ее на точку, она была мертва? Ты это хочешь сказать?

— Как вариант. Это объясняет, почему не потребовали выкуп и почему она бесследно исчезла.

— Христофорыч, то, что она была мертва, не помешало бы потребовать выкуп, — сказал Добродеев. — По статистике, возвращают всего-навсего около половины заложников, а то и меньше.

Монах подумал и сказал:

— Ты прав, Леша. С другой стороны, мы не знаем, возможно, у Мережко требовали выкуп. Возможно, он даже отдал деньги похитителям. Жорик рассказал, что примерно в это время он работал автомехаником в одной из его мастерских, у него была еще сеть заправок, а потом он все это продал. Как по-твоему, что заставило его продать прибыльный бизнес?

— Ты думаешь? — поразился Добродеев.

— Гипотетически. Как версия. Не верю я, что женщина бросила спящего ребенка одного в доме и удрала с любовником. Тем более не вамп какой-нибудь, а простенькая, не очень некрасивая, счастливая в семейной жизни. В результате напрашиваются две версии: похищение или шантаж. Голосуем. Я за похищение.

— Если бы шантаж, не нужно было увозить, — заметил Добродеев. — Я тоже за похищение.

— Значит, единогласно.

— Ее могли выманить из дома, сказав, что Мережко разбился на машине, — предположил Добродеев.

— Нет, Леша, в таком случае она попросила бы соседей присмотреть за девочкой. Все указывает на то, что ее исчезновение было внезапным и насильственным.

Они пили пиво; молчали.

— Кто занимался убийством Визарда? — спросил вдруг Монах. — Ты не узнал? Помнишь, я просил достать дело.

— Пока ничего. Занимался майор Мельник, тогда еще капитан.

— Майор Мельник? — обрадовался Монах. — Наш человек! Надо бы с ним переговорить[6].

— Вроде все ясно, — удивился Добродеев.

— Есть пара моментов… — туманно сказал Монах. — Потому и спрашивал. Позвонишь?

— Легко. Сейчас?

Они посмотрели на сверкающие лаком страшненькие ходики с кукушкой — подарок Анжелики. Добродеев называл их ностальгическим хронометром. Ходики показывали половину шестого. За окном разгорался прекрасный весенний день, а через открытое окно к ним вливался сладкий весенний воздух.

— Надо сформулировать вопросы, Лео. Включай, послушаем еще раз.

— Интересно, Татка уже вернулась? — невпопад спросил Добродеев.

— Надо выловить майора, сегодня же, — невпопад ответил Монах.

Глава 31. Параллельный мир-2

А Тим каждое утро уходил к подвесной дороге как на работу. Он покопался в сарае у Любы, нашел кое-какие инструменты и теперь пропадал на пусковом объекте с утра до вечера. Он занимал руки и голову делом, в общем-то, не очень ему нужным. Да и то, если быть честным, не занимал вовсе. Ему нужно было просуществовать до ночи. Он выбирал местечко поукромней, разбрасывал вокруг инструменты, валился в траву и засыпал как убитый. Возвращался домой на закате, умывался, обедал и бессмысленно сидел на лавочке, пялясь на гору. А то, прищурившись, смотрел на заходящее солнце. «Да быстрее же ты! Шевелись!» — мысленно приказывал он солнцу. Голова у него шла кругом, тело стонало в ознобе, нестерпимо горели сухие губы. Ему не хватало дыхания, а сердце то вдруг исчезало, то вновь появлялось и неслось вскачь. Наваждение, не иначе. Он не думал: что теперь? как теперь? что дальше? Таких мыслей не было вовсе. Да и никаких не было, кроме одной — скорей бы! Скорей бы закатилось это проклятое вечное солнце! А что там дальше — кто знает? В этой ситуации не было решения, а раз не было — какой смысл сушить голову?