Читать книгу "Правда фронтового разведчика - Татьяна Алексеева-Бескина"

Для врачей результат операции Игоря был особенным — в таком-то возрасте, в 81 год, с таким-то сопутствующим госпитальным «букетом» — рискнули. И удачно. Все заживало быстро, скоро на выписку.

Господи, неужели все позади! Гуляем, радуемся солнцу, покупаем арбузы, дыни, радуемся цветам, облакам, упиваемся музыкой! Живем!

Но через пять недель начались ночные «звоночки» — неотложки. Все равно Игорь собрался даже ехать на дачу. Сказал об этом лечащему врачу. Кардиограммы показали — неотложки были неспроста: бессимптомный, что характерно для диабетиков, аж двойной инфаркт. Организм не справлялся с перестройкой после операции. Очередное пребывание в госпитале состояния не улучшило. И снова неотложки — сердечная астма.

И вот наступила ночь, когда сердце перестало подчиняться врачам и лекарствам, и хватило пяти минут, чтобы оно отпустило душу на свободу.

Только что разговаривали, днем гуляли в парке, а к ночи опять… Пересаживается в кресло. «Вызывай!» Суета врачей, уколы, массаж, «чуть бы пораньше вызвали!» На подходе реанимобиль. Сознание Игоря ушло, на имя не реагирует. Побежала встречать машину. Подъехали, но не торопятся, бегу к ним. «А нам передали — уже не нужно». Влетаю в квартиру… Все ясно, «вы сами-то примите капель 60 валокордину…» Какие-то 15–20 минут я все еще не осознаю, что все разрублено с плеча, вмиг, и все равно еще не доходит…

Врачи, какие-то бумаги, два милиционера, глубокая ночь, но тут же помощь — соседи… А в спальне в кресле сидит он. Кругом капли крови, пустые ампулы, клочки ваты. Лицо — не его, другое. Уговариваю себя: ЕГО ТАМ УЖЕ НЕТ! Это его оболочка. Милиционеры помогают уложить, укрыть простыней. Наконец, все уходят, тишина. Остается только друг — соседка, до утра. Тихо переговариваемся. Все еще не доходит, что его нет.

Ангел-хранитель принес ему легкую смерть, светлую, без мук. Слез еще нет… 21 августа — мой черный день. Вот и не верь астрологам: сегодняшний день в его астрологическом календаре обведен красным — опасность! Все еще не доходит, что его нет, но стучит мысль — там его оболочка. Это как-то отрезвляет, успокаивает. Он ушел в другое измерение, в другие частоты жизни. Сущность — душа отделилась от тела и начала свою, новую свободную от физического тела жизнь. Но она еще тут, далеко не улетела, она еще не просто сочувствует мне, она помогает справиться с потрясением — почти четыре десятка лет была одна душа, и вот — половинка души отлетела…

Стою в торце темно-серого мраморного постамента — траурный зал. Черные ступени мраморного пола, венки, приглушенные свет и музыка, на присутствующих темные одежды, цветы. В ногах на подушечке ордена, медали. Смотреть лучше на них, на цветы. Глаза выше не поднимать, туда за цветы лучше не смотреть. Нервы завязаны в тугой узел. Главное — держаться! Там среди цветов — он. Но его там уже нет! Душа, вырвавшаяся из тела, парит где-то тут, рядом, и Игорь с легкой ироничной улыбкой вслушивается в слова друзей, коллег, всматривается в детали ритуала, в лица. Слова теплые, печальные, душевные, искренние. Рядом дочка, внуки, довоенные одноклассники, коллеги по науке.

Набираюсь мужества. Чувства — в кулачок! Слова мои — ему, он тут и слушает. Тело заслонено цветами. Там его уже нет, а душа живая, понимающая, моя половинка — вот тут, рядом, у меня за правым плечом.

— Те несколько десятилетий, что мы прожили вместе, были непростыми, сложными, но счастливыми, и за это спасибо ему! Но скажу о другом. Всю жизнь, а не только на фронте, он был в разведке. Начиная с того, что когда еще мальчишкой до войны он оказался в «Артеке» и участвовал в военных играх, то был именно разведчиком. В разведку его кинула война, причем в разведку полковую, в ту, что ходит в тыл, берет «языков», ведет бой. Разведкой было и окончание сразу после фронта военной Академии, где он успел опубликовать свои первые научные изыскания, и служба в войсках, и работа в исследовательских институтах. Разведкой была и работа в Сибири, поездки по ней, работа со студентами в вузе. Разведкой, то есть шагами в неизвестное, была и его обширная научная работа, которую он вел до последнего дня и даже успел занести в компьютер все, что надумал за последнее время, проведенное в госпиталях. Всегда в поиске, всегда в разведке. Вот и сейчас, уйдя за грань неизвестного нам, он ушел в разведку, иначе он не может! Все, что не успел доделать, завершим, и память останется с нами!

Сказала и удивилась своим нервам.

Поразительно, но в дни, когда его не стало, вдруг после лета второй раз зацвел дома на подоконнике кактус — яркими красно-оранжевыми цветами. Говорят, так бывает, когда уходит непростой, хороший человек.

Минуло сорок дней.

В Холме не задавали лишних вопросов. Второй урне никто не удивился. «Как только соберетесь, мы вас встретим и сделаем все как надо, с воинскими почестями и прочим».

Особый пиетет к памяти ветерана — с первых минут. Поезд в Старую Руссу, от которой до Холма 120 километров, приходит в 4 утра. У поезда уже ждете машиной глава холмской управы Николай Михайлов, знавший Игоря Александровича. Этим же утром в местной газете было сообщение о том, что на следующий день, в полдень, на главной площади у военного мемориала будет митинг и захоронение почетного гражданина города, ветерана войны Бескина И.А.

Среди чреды мокрых осенних дней октября вдруг проглянули дни настоящей золотой осени во всем великолепии красок, голубого неба, пышных георгинов, доцветающих в палисадниках. К полудню подъехал автобусик с радиоаппаратурой. Тихая музыка не прерывается. Несмотря на рабочий день, подтянулся откуда-то народ, многие с цветами. Место для захоронения урны выбрали еще вчера — в ряду мраморных плит с фамилиями павших за Холм… прямо у подножия монумента. Мистика! Но именно на этом месте, как сказали местные жители, стояла та самая колокольня, с которой разведчики с Игорем вели бой и на которой развевалось знамя освобождения города.

Ликующе взлетели бронзовые руки над головой в каске, победно вскинут салютующий в небо автомат, за плечами развевающаяся на ветру плащ-палатка. Победа! — возвещает огромный бронзовый солдат, где вокруг его постамента мраморные доски — пять тысяч имен, там и Сбитнев из далекого 44-го. И это крошечная толика погибших за этот город, затерявшийся среди лесов и болот на берегах былинных рек русской равнины Ловати и Куньи, одни названия которых уводят в давние времена…

Митинг, слова, воинский салют, венки, гора цветов у холмика с временной надписью — кто, когда… Поминки в музее, где только полгода назад принимали Игоря тепло и хлебосольно. Лет двадцать назад приглашали его переехать в Холм, предлагали дом, усадьбу, но научная работа тогда не позволила ему оторваться от Москвы. Но Игорь прикипел душой и сердцем к этому городу, хотя участвовал в боях за многие десятки городов.

А сегодня… Золотые клены шелестят в покое пустынного сейчас парка надЛоватью у слияния с Куньей-рекой. Уже несколько дней после траурного митинга я каждый день брожу по окрестностям, благо осень дарит золотые дни. И каждый день ноги сами несут туда, к монументу. Сегодня застала там стайку ребят лет по 14–15. Рядом военкомат, они только что были там… Зашел разговор около горы цветов — кто, что. Кто-то из них зимой в клубе на праздновании 60-летия освобождения видел и слышал рассказ Игоря о тех днях. Мальчишки, озорные и баламутные, становятся такими серьезными и внимательными, когда речь заходит о большом, значительном. Дай бог им не узнать, что такое война, и никогда не смотреть на человека через прицел!