Читать книгу "Сумерки мира - Генри Лайон Олди"

После полудня брат Манкума, якобы в поисках клейкой смолы для мази, носился по всему Скиту, тыча под нос всякому встречному левую руку, укушенную особо избранной волчицей Хозяина Волков. Братья серьезно осматривали красные полосы на Манкумином предплечье и одобрительно хлопали пунцового от счастья Манкуму по разным частям тела.

К вечеру пришло послание от триумвирата патриархов с разрешением на посещение Двери. Все прекрасно понимали, что это пустая формальность, соблюдение буквы Закона, и хвост младших братьев тянулся за Видевшими рассвет, куда бы те ни пошли; и послушники уже начинали шептаться между собой, что если бы все Господа были такими, то…

Что именно подразумевали послушники, выяснить не удалось, потому что в этом месте они неизменно замолкали.

А потом был закат, и Дверная Роща, кроны деревьев которой так тесно переплелись между собой, что румянец заката лишь скользил поверху, не проникая в вечный полумрак; и вход в стволе огромного дерева, и крутая узкая лестница, и переходы, коридоры каменного лабиринта… и зал со стенами, усыпанными слюдяными блестками, напоминавший Пенаты Вечных, но совершенно пустой, и в конце его была – Дверь.

Дверь.

И в сухой тишине зала неслышно перекатывались колючие льдинки на дне хрустального резного бокала. Смех, призрачный смех мертвой Калорры, ночного Шайнхольмского леса, поляны в зарослях Ра-Муаз.

Льдинки на дне бездонного бокала.

Даймон не отрываясь смотрел на Дверь, и Сигурд чувствовал исходящее от Пустотника напряжение, ощущая его почти физически; ознобная дрожь волнами пробегала по худому телу Даймона, передаваясь Ярроу, и от него – строгому неподвижному Марцеллу.

Рядом тихо вскрикнул Солли. Сигурд с усилием повернул голову, глянул на зал у себя за спиной, и возглас удивления замер у него на губах.

Зал был полон темных, чуть колеблющихся фигур с белыми пятнами отрешенных лиц, зал превратился в беззвучно текущее море с пенными барашками на гребнях мерцающих волн; зал был до невозможности похож на Пенаты Вечных, только там, в штольнях Ра-Муаз, молчаливая неподвижность камня скрывала вечно живой, кричащий взгляд добровольно ушедшего беса, а здесь изменчивость очертаний рождала мраморное лицо с недвижными блестками глаз, изредка отливавших алым…

Узор ночного тумана. Мороки. Варки. Дети Бездны. Новая раса…

– Брайан… – тихо шепнул Ярроу, до рези под веками всматриваясь в одно из бледных пятен. – Ойгла, почему ты не дождался меня тогда, в Калорре?… Ведь все могло быть совсем по-другому…

– Хинс… – выдохнул Солли, делая шаг вперед и щурясь. – Хинс из клана пардусов, зачем ты звал меня там, в Шайнхольме? Что ты хотел сказать мне, и чего я не дослушал, убегая?…

– Я пришел, Тидид.

Это было все, что сказал Марцелл.

За их спинами хлопнула Дверь. Видевшие рассвет резко обернулись, и словно холодный ветер тронул их плечи стылой ладонью. Даймона рядом с ними не было. И Дверь уже закрылась за ним.

Время уныло бродило по залу, разбрасывая горсти мгновений во все стороны; Время скучало и никак не могло найти выхода, потому что оно ослепло и ощупью двигалось вдоль стен, немых стен, натыкаясь на выступы, обдирая руки о шероховатости камня; и наконец Дверь хлопнула во второй раз.

Даймон шел неуверенно, так, словно он разучился ходить и теперь учился заново. Стар был Пустотник. Чудовищно стар.

– Там ничего нет, – хрипло пробормотал Даймон. Губы его тряслись. – Там ничего нет. И это «ничего», которого нет, едва не свело меня с ума. Если бы я не успел отгородиться от него Большой Тварью… Теперь я понимаю, что такое – Бездна. Это Ничто. Каждый, стоявший на Пороге или получивший поцелуй варка, впускает в себя зародыш Бездны. Теперь в нем существует Ничто, способное стать чем угодно. Отсюда и все их способности… И чем чаще ты пользуешься даром – тем больше в тебе Бездны, тем сильнее становится Ничто, и то «что-то», что некогда было тобой, твоей личностью, – оно разлагается, отмирает, уходит навсегда… Таково знание Бездны.

– И?… – одним дыханием шепнули Видевшие рассвет.

– Знание само по себе не бывает плохим или хорошим, – твердо ответил Даймон. – Раз в день, на закате, Дверь в Бездну будет открываться только для меня. Я буду писать Книгу. Книгу Знания Бездны. Это ее условие. Читать эту Книгу будут только Видевшие рассвет. Это мое условие. Но писать ее буду все же я – Даймон, Пустотник, Меченый Зверем, Стоявший над Бездной…

– Ты забыл сказать: «Я – человек».

Марцелл пристально смотрел на Даймона, идущего через зал к лестнице.

Зал был пуст. И уставшее Время сидело у западной стены, пустыми глазницами уставясь на Видевших рассвет. А вокруг почему-то царил стойкий, неистребимый аромат опавших осенних листьев…

Книга третья. Сказание о Вставших перед Бездной

Он был героем, я – бродягой,

Он – полубог, я – полузверь,

Но с одинаковой отвагой

Стучим мы в запертую Дверь.

Н. Гумилев

Тень шестая. Книжный Червь

1

Сигурд

Казалось, этому не будет конца, но все в этом мире рано или поздно имеет свое завершение. Сигурд равномерно постукивал остроклювым молоточком, и из-под жала крохотного резца выходили знаки, похожие на птичьи следы на песке; выходили и разбегались по изогнутой поверхности Сигурдова меча. Потом надо было смешать золу прошлогодней дубовой коры с соком травы сай и добавить еще несколько составных частей, чтобы полученную жидкость втереть в неглубокие бороздки знаков. Получалось красиво: чернь узора по стальной голубизне клинка. Главное здесь было не ошибиться в последовательности рисунка и сроках настаивания зелья.

И тогда не придется оковывать меч серебром, портя работу древних мастеров: клинок, покрытый узором из знаков, которые Сигурд вычитал в Книге Бездны, успешно мог противостоять любой призрачной плоти…

У Солли память была гораздо лучше, и выученик Сына Большой Твари мог запомнить с первого раза гораздо больше Слов и Знаков, прочитанных ими в Книге, что в последние время раздражало Ярроу, бравшего в основном работоспособностью. А спрашивать у Даймона было бесполезно – тот вообще жил от заката до заката; и когда Пустотник скрипел пером, разбрызгивая самодельные чернила, то ничего вокруг не видел и не слышал.

Сигурд отложил молоточек, глядя на изгиб клинка и пытаясь привыкнуть к глухой шершавой неприязни, копившейся внутри.

Баловень судьбы Перевертыш с его блохастыми волками, отмороженный Даймон и Книга, где треть непонятна, треть не нужна – ему, Сигурду Ярроу не нужна! – а от остального голова пухнет; Марцелл еще этот, слова от него не дождешься, шляется неведомо где… братья местные вечно под ногами вертятся, а их улыбки хоть в чай клади, вместо меда…