Читать книгу "Период полураспада - Елена Котова"

На огромном участке за глухим забором стоял старый дачный особняк с двумя застекленными верандами, сдававшийся трем-четырем избранным семьям – по кусочку каждой. У ворот приютился домик привратника, рядом – дом-кухня с комнатой для кухарки, позади особняка – гараж с пристройкой для шофера. В каждом из этих помещений жили дачники. Соломону достался гараж… Приземистый, темноватый, метров тридцати, с воротами вместо дверей, крохотными окошками и цементным полом. Но пол застелили коврами, из города привезли матрацы, поставив их на колышки, Виктор добыл печку-буржуйку с трубой, которую совали в форточку, и наступила привычная для семьи радость безмятежного лета. Тем более, что и войны с Америкой из-за Кубы не случилось.

Пикайзены отправились на Украину, в Остер на реке Десне, где отдых организовала Регина Иосифовна. Ирка рассказывала, какая там рыба – жирные, свежевыловленные лини, сколько ягод. Какое парное молоко, какие сметана, творог… И все страшно дешево!

А в Москву осенью пришел если не голод, то его тень. В магазинах по-прежнему стояли банки шпрот, сардин, даже икры, но пропали хлеб, мука. Исчезло и мясо, и картошка, в колхозах все силы были брошены на кукурузу. Катя каждый день отправлялась по магазинам искать хлеб и белую муку вместе с соседкой, Полиной Львовной Волпянской.

Муж соседки, Волпянский-папа, работал в том же ГИРЕДМЕТе, их семья получила комнату в квартире на той же лестничной площадке, что и Котовы. Семьи тут же сдружились. Лена Волпянская и Гуля сопровождали Екатерину Степановну и Полину Львовну в походах по магазинам – какая разница, где гулять? Катя уже не тосковала по Гоголевскому бульвару, а только вздыхала, что «все опять по карточкам», – на муку ввели талоны.

Не дала семейству Кушенских пропасть Тамарка, осевшая наконец в Орле, где жил Касименко, но так и не простившая его. Тамара присылала с оказиями в Москву на квартиру сестры Касименко картошку и белую муку. Ездил за посылками на Сокол, конечно, Виктор Котов, обычно вместе с Иркой. С Сокола они вместе ехали на Хорошевку, Виктор выгружал долю Пикайзенов и с остальной поклажей ехал на Волхонку ЗИЛ, на одном троллейбусе, на втором, на трамвае…

Алочка молчала, но как-то раз написала Тамаре: «Ты больше нам продуктов не присылай, мы не в состоянии ездить за ними так далеко…» Тамара позвонила Ирке, спросить, что это означает, но простодушная Ирка лишь удивилась, решив, что Тамара, по своему обыкновению, что-то сочиняет. Когда Тамара прислала поросенка, Алка позвонила Ире, говоря, что та сошла с ума: что можно сделать с неразделанным поросенком, от Тамарки одни проблемы. Но Котов сказал: «Поросенок? Что ж, попробуем и поросенка». Он разделывал тушку на кухне, Алочка сидела в Катиной комнате, чтобы не видеть этого зрелища. На запеченного поросенка они пригласили Пикайзенов, Милку с Моисеем и Мишкой. Катя радовалась: их семья вместе, как и должно быть.

Котовы наведывались и в гости на Хорошевку. Гуля играла с Танюшкой в игрушки, которые той привозил папа из очередной концертной загранпоездки. Вроде бы те же куклы, те же машинки, а все совсем другое… К вечеру девочки непременно ссорились, почти всегда с ревом. Виктор и Виктор резались в шахматы, а рка с Алкой в спальне рассматривали нечто невиданное: из последней поездки Пикайзен, поддавшись на уговоры итальянской девушки-импрессарио, привез косметику. Тени, румяна, тушь для глаз и даже… накладные ресницы. Алка с Иркой пробовали перед зеркалом все подряд.

– Ерунда все это, – сказала Алка мужу в вагоне метро, когда они возвращались к себе на Болотниковскую. – Девочкам в двадцать это не нужно, а в тридцать – уже не по возрасту.

– Ты о чем? – очнулся от приятной дремоты Виктор.

– О косметике. Никогда Ирка не будет этим пользоваться. Зачем? Она что, Розка Шифман? Выброшенные деньги.

– Ал, это не наше дело.

– Да, ты прав… Гуля, почему ты опять поссорилась с Таней? Ждешь, спрашиваешь, «когда поедем, когда поедем», а всякий раз дело кончается ревом…

Гулю выучила читать в четыре года тетя Мила, еще на Ржевском. Знала она и с десяток стихотворений. Умиляя родных, карабкалась на стул и без запинки декламировала длинную басню Михалкова «Заяц во хмелю»: «Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного, но обожа-ал подхалимаж!» С оперой познакомилась в шесть: отец достал билеты на «Кармен» в Большой, куда Алка отправила дочь с отцом. Опера поразила Гулю не только музыкой, декорациями, танцами, но и сюжетом: так жаль красавицу Кармен, которую зарезал ревнивый любовник. Не меньше ее поразил буфет, куда отец водил ее в каждом из трех антрактов.

– Мам, я в каждом антракте целую бутылку лимонада выпивала! В первом антракте ела бутерброд с икрой, во втором – пирожные, а в третьем – мороженое!

– Гуля, ты понимаешь, как тебе повезло? Такой состав! – мать разглядывала программку. – Архипова, Звездникова… – Споем еще раз «Хабанеру»?

– Лучше гадание на картах, это еще красивее. Бабуля! Можешь сыграть «Хабанеру» на скрипке?

– Нет, Гуленька, что ты…

– Тогда давай я попробую!

Гулька требовала, чтобы бабушка достала инструмент. Катя открывала футляр, с умилением смотрела, как внучка разглядывает смычок, коробочку с канифолью. Гулька трогала струны и верила, что если очень постараться, точнее очень захотеть, то она извлечет из скрипки ту волшебную мелодию, что звучала в Большом.

– Бабуля, я тоже буду учиться играть на скрипке?

– Нет, Гуленька, это адский труд. Ты же не хочешь стать музыкантом, правильно, детка? А для себя, для семьи лучше играть на фортепьяно.

В шестьдесят третьем пришло горе: Милка умирала от рака крови. От Мишки с Моисеем проку было немного, Катю муж изолировал от больничных будней – ей нельзя видеть такие страдания, к тому же поговаривают, что рак заразный. К тете Миле два раза в неделю ездили Алка с Виктором. Поили ее морсами, кормили парной печенкой, выносили судна. Дочь и зятя Соломон от этих поездок не отговаривал: кому-то же надо ухаживать за больной. Смерть Милки в конце сентября семья перенесла тяжело. Младшая из сестер Кушенских ушла из жизни первой.

Таких девочек тут не видывали

Первого сентября Гуля сидела на подоконнике, со слезами глядя на девочек, идущих по улице в белых передниках, с бантами и цветами. Она так мечтает о школе, мечтает лучше всех писать в тетради слова, складывать цифры, а мама отказалась отдать ее в школу в шесть лет. А Лену Волпянскую отдали, хотя она и идти-то туда не хотела. Как это пережить?

Зато через год на развилке Варшавского и Каширского шоссе открыли английскую спецшколу. Спецшколы только-только появились, в Москве их было не больше десятка, и все в центре, Алка ломала голову, как пристроить в одну из них дочь, да и кто ее будет возить… А тут такая удача, всего четыре остановки на трамвае. Все лето она готовила дочь к собеседованию. Разучить песню и стихотворение просто, а вот выбрать правильные… И важно, чтобы дочь понимала, насколько это важно, чтобы песня была не слишком детской, но и не взрослой, а главное – подходила к Гулиному образу, который должен был, по мнению матери, поразить педагогов. «Важно прочесть стихотворение так, чтобы подчеркнуть лучшее в себе», – внушала Алка дочери. В то лето Гуля поняла, что от нее требуется непременно «поражать» остальных. Несмотря на жару, мать не позволила ей надеть летнее платье, ее любимое, розовое, с бантиком у талии.