Читать книгу "Дорогие мои - Лион Измайлов"

Мы садимся в машину. Аркан впереди, рядом с шофером. Брайнин начинает рассказывать Арканову о приглашении. Тот осторожно скашивает глаза в мою сторону, я не выдерживаю, отворачиваюсь. Аркан все понял.

Когда мы приезжаем на площадку, я ему все рассказываю. Аркану нравится.

На другой день утром звонит Брайнину тот же Тенгиз и говорит:

– Слушай, Борис, ты тоже не нужен, приведешь Измайлова с этим пожилым, получишь свои десять рублей, и все.

Брайнин озадачен.

– Почему?

Тенгиз вешает трубку. Брайнин начинает звонить по своему номеру, и естественно, все время занято.

Он прибегает ко мне в панике. Что делать?

Звонит по своему номеру Тенгизу. Но там никто не берет трубку.

Брайнин уходит к себе. Снова ему звонит Тенгиз:

– Слушай, Борис, не надо тебя совсем. Мы без тебя их найдем, Арканова и Измайлова.

Брайнин в полном недоумении. Деньги уплыли. На концерте он все это рассказывает. Мы с Аркановым говорим, что нам Тенгиз уже звонил и мы дали согласие, но мы не знали, что Брайнина не будет, а теперь мы из солидарности откажемся выступать.

После концерта мы едем в гости к нашим бакинским друзьям. Брайнин изрядно выпил. Мы ему рассказываем, что уже отказались от предложения Тенгиза. Брайнин говорит, что Тенгиза надо наказать. Аркан вспоминает, что у него есть знакомая в ЦК Азербайджана, некая Фатима.

Аркан идет в коридор к телефону и звонит Фатиме:

– Фатима, ты знаешь, какой-то у вас есть Тенгиз.

Фатима, конечно же, знает Тенгиза.

Дальше Арканов рассказывает по телефону всю историю.

Поддатый Брайнин требует Тенгиза наказать.

Мы – Задорнов, я и Дабужский – просто плачем от смеха.

Аркан просит Фатиму как следует наказать Тенгиза. Вешает трубку.

– Ну, она ему задаст, – говорит он Брайнину.

Брайнин доволен, Мы плачем.

На другой день Тенгиз звонит Брайнину:

– Слушай, Борис, зачем Фатиме пожаловался, она теперь меня с работы снимет.

– И правильно, – отвечает Брайнин. Тогда Тенгиз говорит:

– Давай, дорогой, не ссориться, давай в ресторан всех поведу, тебе денег дам.

– Ладно, – согласился Брайнин.

Во время концерта Брайнин ждет Тенгиза, но Тенгиз так и не появляется.

Наконец мы не выдерживаем и говорим Брайнину, что это был розыгрыш. Он нам не верит.

Тогда Аркан спрашивает:

– А по какому телефону ты звонил Тенгизу?

Брайнин называет номер.

– Так это же твой номер.

Вот только здесь Борис поверил.

А еще Аркадий Михайлович помог мне, когда я вступал в Союз писателей. Нужны были три рекомендации. Одну мне дал А. Иванов, вторую Г. Горин, а третьей не было. Аркан сам мне дать ее не мог – у него был пик неприятностей из-за «Метрополя». С его рекомендацией меня бы точно не приняли. Тогда он позвонил Фазилю Искандеру и попросил рекомендацию для меня.

Фазиль, когда я приехал к нему, а я с ним был до этого не знаком, сказал:

– Я ваши рассказы в «Литературке» читал и рекомендацию с удовольствием дам.

Я еще многое могу рассказать об Арканове.

Мы сейчас почти не видимся, но, несмотря на это, я к нему испытываю самые нежные чувства. Кажется, он сам пишет книгу воспоминаний и сам о себе там расскажет. Я же только вспомнил разные забавные случаи из его жизни. То, что я слышал от него или чему сам был свидетелем.

Феликс Кандель (Камов)

У нас в МАИ в 60-е годы был сатирический коллектив «Телевизор». То есть существовал этот коллектив с 52-го года, но я в него попал в 65-м.

Тогда, в 65-м году, режиссер Александр Матвеевич Мокеев пригласил в руководители авторской группы «Телевизора» Феликса Камова и Эдуарда Успенского, которые до этого уже были в «Телевизоре» в свое студенческое время. Феликс еще в 50-е годы, а Эдик в 60-е. В 60-х они стали эстрадной парой. Я считаю, Камов и Успенский в те годы были лучшими авторами. Они да еще Арканов с Гориным. И не случайно вся эта четверка объединилась и выпустила лучшую юмористическую книгу на ближайшие двадцать лет.

Они вместе с Веселовским и Сусловым стояли у истоков «Клуба «12 стульев» «Литгазеты». Придумывали рубрики, которые существуют и по сей день.

Феликс ушел с инженерной работы, жил литературным трудом. Они с Мокеевым написали пьесу «Передай улыбку». Пьеса шла в театре им. Гоголя. На гонорар за эту пьесу Феликс смог купить кооперативную квартиру на Красноармейской улице. Замечательный подъезд был: Копелев, еще пара диссидентов. Так что потом, в 70-е годы, из черной «Волги» у подъезда следили сразу за всеми.

И вот начался новый «Телевизор». В него пришли студенты из факультетских сатирических коллективов. Но чтобы сделать спектакль, надо было сначала его написать. Для этой цели и была создана авторская группа, которой руководили Камов и Успенский. Нас было человек шесть-семь. Четверо уже махровые авторы – В. Наринский, В. Орлов, Э. Попов, Ю. Савостицкий, у них на счету уже было несколько студенческих спектаклей в факультетском «Вертолете». Я был с приборного факультета. У нас имелся свой коллектив – «Индикатор», куда я тоже писал миниатюрки.

На занятиях Феликс и Эдик как преподаватели стояли перед нами и, заводя нас, практически перед нами выступали. Когда определялась идея миниатюры, они начинали прямо с ходу сочинять ее.

Один кричал: «Нашел!» Второй отвечал: «А я нашел её, нашел!»

Это был какой-то фейерверк остроумия.

Они пытались включить в этот процесс нас. Каждую неделю мы должны были показывать, что написали. Все это обсуждалось, отбрасывалось или развивалось.

Писался спектакль «Снежный ком, или Выеденное яйцо». Там высмеивалась очередная кампания по сбору яичной скорлупы, жутко необходимой для народного хозяйства.

Наринский и компания относились к нам, чужакам, довольно враждебно. И потому я даже не решился прочесть то, что написал. И эта миниатюра лежит у меня до сих пор. Я просто перестал ходить на эти собрания. Прочитать не решился, а не читать тоже нельзя.

Когда осенью спектакль был уже написан, я, встретив Феликса, извинился, что перестал ходить.

Он пошутил:

– А мы тебя все ждем и без тебя ничего не делали.

Спектакль был написан, и за осень его поставили.

Готовились к первому фестивалю студенческих театров.

Он состоялся в январе.

Спектакль получился по тем временам очень остроумным. Успех был потрясающий. Зал просто ревел.

Несколько первых показов шли с обсуждениями. На одном из них профессор Владимир Сидоров вышел и сказал: