Читать книгу "Черт из тихого омута - Галина Владимировна Романова"

Он тяжело задышал и, с грохотом отодвинув стул ногой, вернулся за стол. Взял в руки обломок карандаша, попытался его переломить, но не смог и отшвырнул его на пол. Там уже много их лежало — карандашных огрызков, которые он накрошил за сегодняшнее утро. Помогало это плохо. Все произошедшее вчера казалось чудовищным. Еще более чудовищным — из-за того, где это произошло и когда. Светлое время суток, центр города, милицейское управление! Да, глупо был устроен этот проезд во двор. Говорилось об этом начальству неоднократно. С торца здания ни единого окна, отследить, что там сбоку творится, невозможно. На воротах безусый сержант… Беспрецедентный случай… Так, кажется, выразился эксперт… Черта с два он таковым является! Совершить подобное мог бы любой, кто пошустрее. Там даже камеру наблюдения еще не успели повесить, собирались на следующей неделе. Все как назло!

А начальству виновных подавай. А кого ему представить им на растерзание? Этого жалкого хромого парня, искусавшего все кулаки в кровь? Вряд ли он здесь завязан хоть каким-то боком. Вся информация по нему чистая. Детдомовский, служба в армии в таких местах, где награды просто так не раздают, а они имелись, и не одна. Не похоже, чтобы он был замешан. А вот девочка его лучезарная…

— А может быть… — Гена поднял глаза на парня, сидевшего за столом и ищущего взглядом, что бы ему еще такое переломить. — А может быть, ее похитили? Почему вы не рассматриваете такой вариант?

— С целью? Зачем кому-то нужна твоя баба, чтобы ее похищать? Если только для того, чтобы поиметь ее? — Следователь заметил, как дернулась голова арестованного, и понял, что задел его за живое. — А что? Чем не вариант? Девица-красавица. Ножки, попка, все на месте… Ты не морщись так, не морщись! Лучше объясни, кому нужна твоя баба, чтобы из-за нее положить две жизни? Прикинь, риск какой! Мог бы этот чудак легко пулю словить. Шел напролом, внаглую… Зачем она ему, знаешь?

— Нет… Нет, ничего не знаю… У меня, наверное, сейчас крыша поедет, — честно признался Гена: так плохо ему не было еще ни разу за его жизнь. — Понимаете, я ничего не могу понять! Все было так… Так здорово! Она же замуж за меня собралась. Согласие дала. Кольцо… Все, как положено…

— Странно все же, чтобы такая девочка, при таких родителях — и вдруг на тебя позарилась. Что ей в тебе? Инвалид, без роду и племени. Детский дом, куда ты попал при весьма интересных обстоятельствах.

— Это не имеет отношения к делу! — грубо оборвал его Гена.

— Пусть так, но все же… Прикинь, какой мезальянс. Она вся такая упакованная, а ты — никто… С чего бы это ей вдруг за тебя замуж собираться? Любила, что ли? Так не сказала она мне этого. Спросил у нее, что тебе передать, думал, скажет — передайте, мол, люблю. Это обычно все бабы говорят. А ты просидел три часа, ее ожидая. А она — хрен, ни слова о любви… Так-то вот, парень. Использовала она тебя! Что хочешь, а использовала! Прикрывалась, как щитом. А сама делишки свои темные обстряпывала. Она ведь изменяла тебе, знаешь…

Вкрадчивый голос следователя словно обволакивал сознание. Вторгался в мозг, как бур, и тут же плавился воском и забивал собой все внутри. Казалось, каждая мозговая клетка была наполнена его отравляющим тленом. Изменяла?.. Вздор! Чушь! Когда, черт возьми?!

— Я не верю, — пробормотал Гена глухо, роняя голову на грудь и качая ею из стороны в сторону. — Этого просто не могло быть… Я был у нее первым.

— А последним ли? — язвительно поинтересовался следователь, тут же вытащил из сейфа за спиной какой-то пакет и, бросив его на стол, ткнул в него пальцем: — Хочешь глянуть на счастливца?

— Что там?..

Гена понял, что следователь не врет. Что все то, о чем он говорит, может быть правдой и что в этом пакете — доказательства его страшных слов. Надо было остановиться, не провоцировать ненужных откровений, но Гена не сумел. Яд ревности, умело вживленный хозяином кабинета, пошел по жилам, равномерно разжигая кровь.

— Здесь фотографии. Твой счастливый… или, наоборот, несчастливый, не знаю даже, как сказать… соперник, одним словом. Красивый был при жизни, гад. Бабы, говорят, от него млели. Твоя, видно, тоже…

— Почему эти фотографии у вас? — Он уже не мог дышать, чувствовать, думать. От него осталось лишь тело, души не стало вовсе.

— Потому что этот человек мертв, парень. И по свидетельствам очевидцев, твоя так называемая жена была в момент убийства у него в квартире! Теперь тебе понятен наш интерес к ее утонченной персоне?

— За что она должна была его убить? Зачем ей это? — Он еще пытался ухватиться, словно за соломинку, за любое, самое нелепое предположение, за любое слово, способное увести его и Соню как можно дальше от этой ужасающей нелепости. Он воскликнул: — Ей незачем было делать это!

— Почему? — следователь неприятно усмехнулся. — Прикинь, она собралась за тебя замуж. Папа с мамой, возможно, довольны ее выбором. А тут вдруг любовник вылезает со своими претензиями. Что ей остается делать?

— Ну не убивать же за это! К тому же…

— К тому же?

— К тому же не очень-то она рвалась за меня замуж.

— Да?! — следователь удивился. — С чего это? Из-за хромоты?

— Да нет, не думаю, что причина в этом, — Гена поднял ноющие руки к лицу и потер глаза. Искусанные пальцы саднили, но еще сильнее саднила душа. Ему впервые пришлось говорить вслух то горькое, что он порой пытался скрыть даже от самого себя. — Не любила она меня, вот так-то. Тут вы оказались правы. Не любила… Терпела скорее…

— Ишь ты… И чего же ты, елки, тогда жил с ней? Мало, что ли, баб кругом? — Следователь непонимающе покрутил указательным пальцем у виска. — Нет, надо было тебе найти именно такую, которая — как гвоздь в заднице! Из-за нее ведь сейчас паришься! А она одного любовника пришила, второго — тебя — оставила за себя в камере, а третий ей на помощь пришел. Вот тебе и волчица в овечьей шкуре, елки-палки…

Оба замолчали на какое-то время.

Гена сидел, мешковато скорчившись на жестком стуле, смотрел на ободранный угол стола и ни о чем больше не думал. Он устал. Он был вымотан. Внутри было пусто и гулко, как в той камере, где он — если верить словам следователя — оказался по вине Сони. В какой-то момент ему стало безразлично, что с ним станет дальше. Вернут ли его снова на жесткие нары. Освободят ли…

Ну, освободят, и куда он пойдет? К ней на квартиру? Нет, вернуться туда он точно не сможет. Там он просто сойдет с ума. К себе?.. Может быть… Домой, под теплый душ. Коньяка, и побольше, и еще пару шлюх в постель! Нет, не поможет. Он знал, что не поможет. Исцеления ему, по всему выходит, не видать всю его жизнь. Нечего было верить в счастье. Оно никогда не придет. Не верь после этого в притчу, что все зло — от баб.

— Будь ты проклята… — Гена даже не понял, что сказал это вслух.

Зато следователь расслышал это более чем отчетливо. Расслышал и вдруг пожалел этого парня. А пожалев, ужаснулся собственным мыслям. Он ведь пожалел его не из мужской солидарности, это бесспорно. Он ведь совсем по другой причине пожалел его, черт бы все подрал на свете! Но он не должен так думать! Не имеет права! Потому что у него на руках четыре трупа, два из которых — его товарищи! С него же не только погоны снимут, его четвертуют, узнав, что за мысли бродят в его совсем не глупой голове. Он не должен… не может не верить, что она… виновна.