Читать книгу "Мне лучше - Давид Фонкинос"

Квартира у Поля оказалась меньше, чем смотрелась на фотографиях. Я думал, мы сможем остановиться у него, но, очутившись на месте, засомневался.

– Да нет, мы поместимся, – сказал Поль. – Ты ляжешь у меня, а мы с Алисой поспим на диване в гостиной.

– Запросто, – кивнула Алиса.

Ладно, в конце концов как-нибудь перетерпим. Пришел сосед Поля по квартире; казалось, его ничуть не стесняет наше присутствие и даже то, что мы задержимся на несколько дней. Он вообще витал где-то в своем измерении, вдали от житейских тревог. Гений информатики, Эктор был из тех студентов, чьи математические способности обратно пропорциональны их зрелости. По словам Поля, на языке у него были только алгоритмы и дроби. Но вдруг что-то такое промелькнуло у него во взгляде. Как будто он делал над собой физическое усилие, чтобы казаться общительным. Он заулыбался какой-то приклеенной улыбкой, выдавил из себя пару общих фраз о городе. Далеко не сразу до нас дошло, что виной этому кардинальному и внезапному преображению была Алиса. Говоря, он то и дело посматривал в ее сторону и сопровождал эти взгляды судорожной улыбочкой. От напряжения у него выступили бисерины пота, и я сразу проникся к нему участливой нежностью. С чувством, что выполнил космически сложную задачу (поддержать разговор с участием девушки), он удалился к себе в комнату к уютному покою цифр.

В тот вечер нам с Алисой совсем не хотелось спать. Хотя, учитывая разницу во времени, во Франции уже была поздняя ночь, а я обычно любил ложиться пораньше. Все же мы здесь иностранцы, и даже с собственным телом потеряли связь. Поль предложил поужинать в пакистанском ресторанчике неподалеку. Отличная идея! Как только мы заняли столик, я ощутил какой-то странный запах – как будто пахло подпорченным мясом. Недаром ночью у меня разболелся живот, – впрочем, может, виной тому острая пища: все, что мы заказали, было огненно-жгучим. Под стать была и атмосфера – жарко как в пекле. Хозяин заведения объяснил нам, что кондиционер сломан, а резервный вентилятор недавно украли. Купить новый он, к сожалению, не в состоянии, на дворе кризис. Все это, разумеется, переводил сын – я не очень хорошо понимал его ломаный английский. Вдобавок парочка за соседним столом непрерывно выясняла отношения, так что мы еле слышали друг друга. Судя по всему, проблемы у них были нешуточные, – им бы сюда Софи Кастело. Оба кричали в голос, но лиц я не мог разглядеть: мешал граненый шар, отбрасывавший на посетителей цветные блики. Вроде как в ночном клубе – только я не понимал, зачем вешать такую штуковину в ресторане; желтые и оранжевые отблески изрешечивали ужинающих и подсвечивали желтые стены, местами украшенные несусветной пачкотней. Убранство было откровенной данью китчу, торжеством китча – картины, изображающие коров или куриц, усачей и одногрудых девиц. Наверняка художник, ну, в общем, парень, который все это намалевал, был чьим-то двоюродным братцем, из тех вечно болтающихся без дела горе-дарований, что водятся в каждой семье или в каждой общине. Пакистанский художник из Бруклина. Спустя некоторое время я начал усматривать в этом убожестве свою притягательность. Но потом был вынужден переключиться на спину, потому что боль снова смутно напомнила о себе. Главным образом из-за стула – редкостная рухлядь, у которой даже сиденье было кривое, так что не усядешься на две ягодицы сразу. Точно едешь на лыжах в положении сидя… кошмар да и только. В общем, я это все к тому, что провел со своими детьми в нью-йоркской забегаловке один из самых прекрасных вечеров в моей жизни.

6

Интенсивность боли: 4

Настроение: чудеса продолжаются

7

Это была одна из тех странных ночей, когда толком не понимаешь, где сон, где явь. Грань между сознательным и бессознательным была зыбкой, как никогда. Одно могу сказать точно: мне снилась женщина. Но невозможно понять, кто она. И все же я где-то видел это лицо. Может, то была приглянувшаяся мне актриса или просто мелькнувшая на улице незнакомка. Или тогда уж прихотливая смесь многих женщин. В этом сне не было ничего особенного. Она сидела рядом и держала меня за руку. Я физически ощущал исходившее от нее спокойствие.

Проснувшись, я еще понежился в блаженных мечтаниях, но уже сожалея о призрачности улыбнувшегося было счастья. Нет, лучше вовсе не видеть прекрасных снов. Я долго еще лежал и думал о той женщине, пытаясь разгадать загадку ее ускользающего лица. Посреди ночи в комнату вошла Алиса.

– Ты спишь? – прошептала она.

– Нет.

– Можно я посплю у тебя? Лягу на пол, на ковер. Очень удобно.

– А что, на диване тебе неудобно? Поль ворочается?

– Не в этом дело. Просто сосед у него тот еще псих. Без конца открывает дверь и, похоже, таращится на меня.

– …

– Я его боюсь!

Я подавил смешок. Представил себе, как Эктор вскакивает среди ночи, чтобы пойти взглянуть на Алису. Вот в чем наше главное с ним различие: его греза спала за стенкой. Чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что уже встречал эту женщину. Но где? Бывает, что никак не можешь вспомнить слово или имя. Они, как говорится, вертятся на языке (обожаю это выражение). А у меня вот так вертелось ничейное лицо.

Мы провели два чудеснейших дня: гуляли по паркам, где скакали ярко-рыжие белки, уписывали на улице хот-доги, ходили по галереям с невразумительными инсталляциями. И обсуждали все подряд, важное и неважное. Когда я в последний раз так отводил душу со своими детьми? Жаль, не додумался раньше. Что мне мешало свозить их на выходные в Берлин или Мадрид? Ничего. Конечно же ничего. Просто я слишком быстро отказался от мысли продлить нашу дружбу. Это раньше я выискивал спектакли, фильмы, выставки, на которые их можно сводить. Но наступает время, когда чувствуешь, что им веселее с другими. Хотя, может, и ошибаешься. Я сам отмахнулся от простых радостей, решив, что их время прошло. А сейчас было чуть ли не удивительно, что мы вместе, словно нормой стало общение на расстоянии. Я даже решился рассказать им о матери. Представить себе не мог, как их опечалит новость о нашем разводе. У меня даже потеплело на душе. Осточертела эта всеобщая черствость – бич нашего века. Что счастье, что напасти – все казалось нормальным. Точно всем нам вкатили усыпляющий чувства наркоз, так что никого ничем не пронять. Дети расстроились, а главное, они не понимали, почему мы разводимся. Я хотел сказать: я сам не понимаю. Может, так оно и было. У разлуки не всегда бывают причины.

С самого нашего приезда я старался при каждом удобном случае покритиковать Соединенные Штаты. Не из убеждения, а просто чтобы таким довольно примитивным способом отбить у сына охоту здесь оставаться. Тем не менее в аэропорту он сказал:

– Вот ясно же, что тебе нравится эта страна.

– Да ну?

– У тебя не получается говорить гадости. Видно было, что ты это не всерьез.

– Но ты же, надеюсь, не собираешься здесь остаться?

– Нет. Летом вернусь во Францию. А на следующий год, может, поеду в Германию.