Читать книгу "Вакансия третьего мужа - Людмила Зарецкая"

– У меня богатое воображение, – успокоила подругу Инна. – Детали можешь опустить. Ты мне лучше скажи, Романова, у тебя голова на плечах есть? Ты из этого романа сколько лет вылезала? И нате вам, пожалуйста, стоило руку протянуть, как ты снова к его ногам упала, как перезрелый персик! Зачем?

– Я не знаю, Инн, правда, не знаю. Как-то само собой все получилось. И так естественно, как будто мы и не расставались. Мне давно так хорошо не было. Ни с кем. Да и кто был-то? Не Табачника же считать…

– Да-а-а-а, – мрачно протянула Инна. – А еще говорят, что с кого один раз заживо содрали скальп, тот второй раз не дастся. Ты, Романова, на грабли не наступаешь. Ты на них прыгаешь. С разбегу и со всей дури.

– Да перестань ты меня стращать! – рассердилась вдруг Настя. – Может, все еще хорошо будет. Может, он за эти предвыборные месяцы наконец-то понял, какая я и что я ему нужна.

– Да. Он все осознал. Он теперь со своей дурой разведется и на тебе женится, – саркастически заметила Инна. – Романова, кончай ты романтические бредни выдумывать и в них верить! Потом больно будет. Не по-детски. Сама же знаешь.

Теперь, спустя почти десять дней после этого разговора, Настя была вынуждена признать, что подруга была права. Фомин старательно делал вид, что ничего не произошло, и еще более старательно держал Настю на расстоянии. И ей действительно было больно, и от этой боли она злилась, причем не столько на Фомина, сколько на себя саму.

Стараясь видеть его как можно реже, она и работала дома, старательно заканчивая последнюю предвыборную газету, которая вчера наконец-то ушла в типографию. Сегодня после обеда тираж должны были забрать, после чего агитаторы Ирины Степановны должны были совершить последний поквартирный обход с призывом голосовать на предстоящих выборах за Егора Фомина. Для агитаторов был также прописан речевой модуль, содержащий противоядие против лозунгов про «фомку» и «объегорить». В его эффективности Настя была уверена, так что на последний поквартирный обход штаб возлагал большие надежды.

Сидя на подоконнике, она смотрела на снег, уже плотно укрывший улицы. Зима в этом году, по всему видать, выдалась ранняя. Несмотря на всего лишь двадцатые числа ноября, на газонах уже лежали небольшие сугробы, следы на тротуаре были не черными от талого снега, а крепкими и сухими, как и положено при морозе. И мороз был. Минус восемь градусов. И казалось, что до лета еще целая жизнь. Хотя, возможно, так оно и было.

Сидеть на подоконнике Настя любила с детства. Когда она была маленькая, то забиралась за плотные шторы с интересной книжкой и яблоком и читала, отгородившись от всего мира. Летом ей хватало света до глубокой ночи, пока спохватившиеся родители не отправляли ее спать. Зимой она прихватывала с собой маленький фонарик.

Взрослая Настя Романова на подоконнике, конечно, не читала. Но летом все равно забиралась на него с ногами во время грозы, любуясь на разбушевавшуюся стихию, на круги на лужах и фонтанчики в них, на завесу дождя, стеной падающую на землю, на редких прохожих, смешно прыгающих через лужи и пытающихся спрятаться под бесполезным перед лицом стихии зонтом.

Сейчас она тоже сидела на подоконнике, загородившись плотной гардиной не столько от комнаты, сколько от окружающей действительности, и бесцельно смотрела на снег. Если бы она могла сейчас уснуть, прямо здесь, на широком, жестком, холодном подоконнике, и проснуться числа десятого декабря, то именно так она бы и сделала. Ей не хотелось шевелиться, не хотелось думать, не хотелось чувствовать. Пожалуй, даже дышать ей не хотелось.

Зазвонил мобильник. Настя вяло подумала, что зря не захватила его с собой на подоконник. Слезать и тащиться через всю комнату к журнальному столику не хотелось.

«Может, не брать, – лениво подумала она. – Кому надо, перезвонят».

Телефон не умолкал, и, тяжело вздохнув, Настя спрыгнула на пол. Охнув, она чуть не упала, так затекли ноги. Морщась от мурашек, иголками вонзающихся в голени, с трудом преодолела три метра, отделяющих ее от телефона, и недовольно сказала «алло».

Звонил Котляревский. Обычно невозмутимый и флегматичный Сергей Иванович возбужденно орал в трубку, так что Настя даже не сразу поняла, о чем он говорит. А когда поняла, то похолодела и судорожно забегала по комнате, одеваясь. Даже онемение в ногах сразу прошло.

В типографии арестовали тираж предвыборных газет Фомина. Когда Котляревский расписался в получении ста тысяч экземпляров и дал команду грузить газеты в «Газель», к машине подошли люди в форме, которые, предъявив удостоверения, заявили, что поступил сигнал об экстремистском содержании газет Егора Фомина, а также об их левых тиражах, не оплаченных с избирательного счета, а потому газеты изымаются до выяснения всех обстоятельств.

– Какие левые тиражи, какой экстремизм, Сергей Иваныч?! – обессиленно прошептала Настя. – У нас же все по закону! Я сама эти газеты писала, а вы оплачивали, вы же знаете, что там все в порядке…

– Я знаю, и ты знаешь, – мрачно ответил Котляревский. – И что самое интересное, эти люди в форме тоже прекрасно об этом знают. Но выполняют команду «фас».

– Я сейчас приеду к городскому УВД. – Настя уже натянула джинсы и теперь, прижимая трубку к уху плечом, пыталась влезть в свободный свитер. – Вы тоже поезжайте туда.

– А меня никто и не спрашивает, – невесело заметил Котляревский. – Мне и так велено туда ехать. Причем в милицейском «уазике». Объяснение писать. Так что встретимся.

Сунув ноги в новенькие угги, натянув дубленку и наскоро обмотав голову шарфом, Настя уже хотела выскочить на улицу, но вспомнила, что не вызвала шофера. Ее машина по-прежнему сиротливо жила на территории завода Стрелецкого, а потому ехать ей было совершенно не на чем. Сначала Настя хотела плюнуть на безопасность и вызвать такси, но передумала и набрала номер Инны.

– Привет, – коротко бросила она, услышав голос подруги. – У нас тираж арестовали, Котляревского в УВД увезли. Мне туда надо, заберешь меня?

– Спрашиваешь! – бодро ответила Инна. – Чего ты там без меня делать будешь! Сейчас приеду, я недалеко.

Действительно минут через семь ярко-красный «Ниссан» Инны Полянской остановился перед пританцовывающей на легком морозе Настей. Правда, пританцовывала она не от холода – хвала новомодным уггам, – а от нетерпения.

– Садись быстрее, я уже ребятам позвонила, они мне разузнали, что Котляревский на допросе у Громова, – отрапортовала Инна. – Это вообще-то самый вредный мент во всем управлении. Так что попасть внутрь и что-нибудь разузнать нам не светит. Придется снаружи ждать. Кстати, мне еще нашептали, что в соседнем с ним кабинете допрашивают Светлану Белову.

– А это кто?

– Замдиректора типографии, ты что, не знаешь? – поразилась Инна.

– Где я, а где типография? Меня удивляет, что ты всех знаешь. А ее-то чего допрашивать?

– Ну как же? Ищут липовые тиражи. Изучают возможность преступного сговора. Она там уже три часа сидит. Ее Ежова допрашивает.