Читать книгу "Митридат против Римских легионов. Это наша война - Михаил Елисеев"

Глава VII

Отход (70–66 гг. до н. э.)

Азия в огне

Одной из самых трагических и героических страниц Третьей войны Митридата с Римом стала оборона понтийских городов от римского нашествия. Когда Митридат ушел на Восток и стал собирать войска у Кабиры, именно эти города приняли на себя первый удар вражеского вторжения. В меру своих возможностей царь помогал им продовольствием и подкреплениями, а также надеялся со временем снять с них осаду. Но после битвы у Кабиры все изменилось: разгромив понтийскую армию и изгнав Митридата в Великую Армению, Лукулл развязал себе руки и занялся этими городами всерьез. Прибыв к Амису, который продолжал ожесточенное сопротивление, римский командующий был вынужден вступить в противостояние с командиром гарнизона Каллимахом — хорошим стратегом и прекрасным военным инженером. По его чертежам было изготовлено множество боевых машин, которые установили на стенах и с их помощью защитники без особых проблем отражали вражеские штурмы. Видя, что силой город взять не удается, Лукулл решил действовать хитростью. Внимательно изучив своего противника и заметив, что в определенное время Каллимах отпускает солдат на отдых, он дождался этого момента, а затем послал легионы на приступ. Римляне стремительно перевалили через стены и прорвались за городские укрепления, а командир гарнизона, понимая, что дальнейшее сопротивление бесполезно, велел поджечь город и спешно грузить войска на суда. Огонь задержал продвижение легионеров к гавани, и потому на кораблях успели спастись не только царские воины, но и многие из горожан. Лукулл же, видя, что огонь охватывает все большую часть города, велел легионерам приступить к тушению пожара, но не тут-то было! Армия отказалась подчиняться своему командующему, жажда грабежа обуяла римлян, и тысячи легионеров хлынули на улицы города. Мало того, размахивая факелами, они занесли огонь туда, где его еще не было, и вскоре весь город превратился в огромный костер. Хлынувший ливень погасил пламя, но город все же выгорел очень сильно, и Лукулл потратил солидную сумму денег, чтобы впоследствии его частично восстановить, а также оказать материальную помощь погорельцам и беженцам. Вообще же поведение Лукулла как-то не вписывалось в стандартные нормы поведения римских полководцев того времени на завоеванных территориях, и этим он выделялся среди них, словно белая ворона.

Ну а теперь о подвигах коллеги Лукулла — Марка Аврелия Котты, бездарного полководца, но очень амбициозного и тщеславного человека, к тому же чрезвычайно жадного. Котта должен был овладеть Гераклеей, но, на его несчастье, буквально перед самой осадой в город вошел четырехтысячный понтийский гарнизон под командованием Коннакорика. Город был очень хорошо укреплен, и когда Котта взял Гераклею в тесное кольцо, то он, к своему разочарованию, обнаружил, что граждане города сражаются плечом к плечу с воинами Митридата. Понеся большие потери, легионы откатились от стен, — тогда римский командующий отступил от города и, расположившись лагерем на безопасном расстоянии, стал заниматься тем, что попытался перекрыть все подходы к Гераклее, с целью не допустить поступления продовольствия. Занятие похвальное, но бестолковое, поскольку припасы стали поступать морем, а своего флота Котта не имел. Вопиющим примером глупости командующего было то, что он посылал на приступы войска по частям, и главным образом подданных Республики из азиатских провинций; чего он хотел достичь подобными действиями — было совершенно непонятно, это шло вразрез с общепринятыми правилами ведения осады. Ничего, таким образом, не достигнув, Котта решает полностью поменять тактику, сосредоточив все свои силы в одном месте, он попытался с помощью тарана проломить стену и войти в город. Увы и ах! Когда таран неожиданно переломился пополам, горе-полководец впал в уныние и запаниковал, поскольку стал опасаться, что никогда не сможет взять Геракл ею. Следующий день погрузил его в еще большую кручину, поскольку от тарана опять толку не было никакого, и тогда, чтобы хоть как-то оправдать все свои глупости, он свалил всю вину на строителей осадных машин, отрубил им головы, а сам таран сжег. Но парад нелепостей продолжался, и, оставив у стен города небольшой отряд, он со всем войском ушел на равнину, где царила полная безопасность, а сама местность изобиловала припасами. И там он занялся самым любимым делом всех полководцев — стал грабить и разорять окрестные земли, считая, что тем самым он усугубляет в Гераклее продовольственную проблему.

В ответ на это гераклеоты отправили послов в Херсонес, Феодосию и на Боспор Киммерийский, прося помощи, а также заключения союза, и их усилия увенчались успехом, а это, соответственно, означало, что с голоду город не умрет В итоге, помыкавшись вокруг Гераклеи, Котта вынужден был снова вернуться под стены и начал готовить приступ, но тут на него свалилась новая напасть — солдаты не желали сражаться. И он был вынужден снова свернуть боевые действия, а потом, плюнув на то, что придется делиться добычей в случае успеха, послал за флотом под командованием Гая Валерия Триария. Блокада города с моря — в этом теперь он видел свой единственный шанс.

* * *

Как только Триарий привел к Гераклее 43 боевых корабля, так и Котта подвел свои войска к городу, однако защитники не испугались и вывели навстречу врагу 30 своих. Но их корабли не были до конца укомплектованы ни экипажами, ни морской пехотой, поскольку многих воинов приходилось держать на главной городской стене в ожидании штурма войсками Котты. Морской бой долгое время шел с переменным успехом, но в итоге победа осталась за римлянами — в их рядах сражались родосские корабли и именно им они были главным образом обязаны своей победой. Потеряв 14 кораблей, флот Гераклеи был вынужден отступить, а преследовавшие его победители сумели прорваться в большую гавань — с этого момента для осажденных настали черные дни. Корабли Триария стали перехватывать все суда с продовольствием, которые шли к городу, и в итоге в Гераклее наступил голод, а как следствие появилась чума, из 4000 солдат гарнизона от нее погибла 1000. Но город не сдавался, город боролся и мог бы сражаться дальше, но тут вновь на сцену вышло предательство.

Командир понтийского гарнизона Коннакорик, решив, что с него хватит подвигов, и не желая больше подвергать опасности свою драгоценную персону, вступил в сговор с несколькими знатными горожанами, имея намерение передать город римлянам. Мемнон отмечает, что «Коннакорик, правда, остерегался Котты, как человека с тяжелым характером и не внушающего доверия, но с Триарием он сговорился». Что ж, судя по всему, Котта настолько уже был скомпрометирован своей некомпетентностью в любом вопросе, что с ним просто опасались иметь дело и старались по возможности избегать, зато Триарий охотно пошел навстречу пожеланиям предателей. В полночь Коннакорик тихо вывел войска из казарм, и спокойно посадив на корабли, быстренько отплыл подальше от обреченного города. Примерно в это же время остальные изменники открыли ворота Гераклеи и впустили римлян за стены, легионеры потоком хлынули на улицы спящего и ничего не подозревающего города, а моряки перемахнули через городские укрепления. «И только теперь гераклеоты узнали о предательстве. Одни из граждан сдавались, другие гибли. Сокровища и имущество разграблялись. Дикая жестокость обрушилась на граждан , так как римляне помнили, сколько они перенесли во время морского сражения и какие беды испытали при осаде. Они не щадили тех, кто сбегался к храмам, но убивали их и у алтарей и у статуй. Поэтому из страха неизбежной смерти многие убегали из стен города и рассеивались по всей стране» (Мемнон). Часть беглецов попала в расположение войск Котты, узнав о происходящем, он впал в ярость, и вместе с ним стали выражать недовольство его легионы, у которых из-под носа увели столь лакомую добычу. Собрав свои войска, полководец-неудачник повел их к городу, а там едва не началось самое настоящее сражение между сыновьями волчицы. Одни требовали разделить добычу, другие об этом и слышать не желали, и лишь Триарий сумел остановить готовое вот-вот начаться кровопролитие.