Читать книгу "Год в Провансе - Питер Мейл"

В Кавайоне работают семнадцать пекарен, зарегистрированных в Pages Jaunes,[178]но нам сказали, что одно из этих заведений превосходит все остальные как качеством, так и выбором продукции. «Ше Озе», уверяли нас, это настоящий palais de pain,[179]там выпечка и поедание изделий из теста возведены в статус религии.

Когда на улице было тепло, на тротуаре перед пекарней расставляли столы и столики, и тогда местные матроны могли, сидя за чашечкой горячего шоколада с миндальным печеньем или клубничным пирожным, не торопясь решить, какой хлеб они выберут к сегодняшнему ланчу и обеду. Чтобы помочь им сделать выбор, Озе печатает подробнейшее хлебное меню: Carte de Pain. Я взял его с прилавка, заказал чашку кофе, уселся на солнышке и начал читать.

Для меня это меню стало очередным шагом в познании Франции. Оно не только познакомило меня с видами хлеба, о существовании которых я раньше не подозревал, но и с величайшей точностью и твердостью обозначило, для какого блюда каждый из них предназначен. Закуску к apéritif я должен был выбрать между крошечными квадратными toasts, pain surprise,[180]посыпанным мелко нарубленным беконом, или вкуснейшими feuillets salés.[181]Это было несложно. Гораздо труднее становилось, когда дело доходило до основных блюд. Допустим, я хотел начать с crudités.[182]Тогда мне пришлось бы делать выбор между луковым хлебом, чесночным хлебом, хлебом с оливками или хлебом с рокфором. Чересчур сложно? Тогда лучше начать с морепродуктов, потому что к ним, по авторитетному утверждению Озе, полагался только один хлеб — тонко нарезанный ржаной.

Далее столь же безапелляционно мне сообщалось, какой хлеб я должен есть с charcuterie,[183]фуа-гра, с супом, с белым и красным мясом, дичью с перьями и дичью с мехом, копченым мясом, смешанными салатами (не путать с отдельно перечисленными салатами зелеными!) и с сырами разной твердости. Я насчитал восемнадцать видов хлеба, окончательно растерялся и пошел в магазин, чтобы проконсультироваться у мадам. Что она посоветует к телячьей печени?

Мадам несколько раз прошлась вдоль полок и наконец выбрала похожий на обрубок полена темно-коричневый banette. Отсчитывая сдачу, она рассказала мне о ресторане, где шеф-повар подает особый хлеб к каждому из пяти блюд в своем меню. Вот человек, который разбирается в хлебе, похвалила она. Не то что некоторые.

Массо пребывал в лирическом настроении. Он только что вышел из дома и направлялся в лес, чтобы кого-нибудь убить, когда мы повстречались с ним на склоне, выходящем на виноградники. С ружьем под мышкой и желтой сигаретой в уголке рта он стоял и любовался долиной.

— Вы только посмотрите на этот виноград, — подозвал он меня. — Природа надела свой самый прекрасный наряд.

Эффект от этого неожиданно поэтического наблюдения оказался несколько смазанным, потому что Массо тут же громко прочистил горло и сплюнул, но он был совершенно прав: от этих бесконечных, залитых солнцем пурпурных, желтых и ржавых полей трудно было отвести взгляд. Весь виноград уже собрали, и ни люди, ни трактора не мешали нам любоваться пейзажем. Теперь работа на виноградниках возобновится, только когда опадут листья и настанет пора обрезать старую лозу. А сейчас здесь царило мирное межсезонье — уже не лето, но еще не осень.

Я спросил у Массо, как идут дела с продажей дома. Может, какая-нибудь славная немецкая пара, стоявшая поблизости лагерем, влюбилась в него и захотела купить?

Массо ощетинился при упоминании о немецких туристах:

— Эти голодранцы никогда не смогут купить такой дом, как мой. Да и в любом случае я снимаю его с продажи до девяносто второго года. Сами увидите: когда границы отменят, все они бросятся сюда покупать дома — англичане, бельгийцы… — Он махнул рукой, включая в этот список и все остальные страны Общего рынка. — Вот тогда-то цены и подскочат. Недвижимость в Любероне станет très recherchées.[184]Даже за ваш маленький домик можно будет получить пару миллионов.

Я уже не раз слышал, как о девяносто втором годе говорят как о времени, когда на Прованс хлынут потоки иностранных денег, ибо именно в этом году произойдет окончательное объединение стран Общего рынка. Национальности будут забыты, и все мы станем одной дружной европейской семьей. Финансовые ограничения отпадут, и что тогда станут делать испанцы, итальянцы и все прочие? Правильно, все они, размахивая чековыми книжками, кинутся в Прованс и начнут покупать дома.

Так думали очень многие, хотя я и не понимал, почему что-то подобное должно случиться. В Провансе и так живет довольно много иностранцев, и все они купили здесь дома без особых проблем. А что касается разговоров о европейской интеграции, то сомнительно, что одна подпись на бумаге способна отменить соперничество, дипломатические свары, бюрократические проволочки и бессовестную борьбу за особые привилегии, которыми все страны — а в особенности Франция — не брезгуют, когда им это выгодно. Через пятьдесят лет, возможно, что-нибудь и изменится, а к девяносто второму году вряд ли.

Но Массо твердо верил в грядущее благоденствие. В девяносто втором году он продаст свой дом и удалится на отдых или, может быть, купит маленький табачный магазинчик в Кавайоне. Я спросил, что же он станет делать с тремя своими злющими псами, и на минуту мне показалось, что Массо сейчас разрыдается.

— Они не смогут жить в городе, — горько вздохнул он. — Придется их пристрелить.

Несколько минут он шел вместе со мной по тропинке и немного взбодрился, вспомнив, что уже скоро разбогатеет. И, кстати, самое время. Человек, всю жизнь тяжело проработавший, имеет право отдохнуть. Он должен провести старость в покое и комфорте, а не ломать спину, работая на земле. Земля, принадлежавшая Массо, славилась по всей долине своей неухоженностью, но он всегда разглагольствовал о ней как о чем-то среднем между садами Версаля и вылизанными виноградниками Шато-Лафита. Потом он свернул с тропинки и отправился в лес терроризировать каких-нибудь несчастных птах, грубый, жадный и хитрый старый врун. За прошедшие месяцы я искренне привязался к нему.

Тропинка была щедро усыпана отстрелянными гильзами. Их оставили те, кого Массо презрительно именовал chasseurs du sentier — «тропиночными охотниками» — и считал жалкими размазнями, которые боятся промочить в лесу ноги и надеются, что глупая птица сама угодит под их выстрел. Кроме гильз попадались раздавленные сигаретные пачки, пустые банки из-под сардин и бутылки — сувениры, оставленные любителями природы, теми самыми, что постоянно жаловались на туристов, загадивших весь Люберон. Видимо, им казалось, что мусор, оставленный ими самими, не представляет угрозы для окружающей среды. Они были порядочными поросятами, эти провансальские охотники.