Читать книгу "Замуж не напасть - Лариса Кондрашова"

— Но я не могу… так просто уйти. Я пробовал, ничего не вышло! Приворожила ты меня, что ли? Снишься чуть ли не каждую ночь. Раньше я вообще сны не видел… А сейчас, как лунатик: уставлюсь на луну, и сна ни в одном глазу!

— Лунатики, это не кто, на луну смотрит, а те, кто ходит во сне.

— Точно, — соглашается он, — я и хожу, как во сне!.. Я ведь тебя всякой знаю, — вдруг вырывается у него. — Насчет наивных карих глазок я ведь не пошутил. Они у тебя такими и были. Очень долго. Меня до слез умиляла твоя беззащитность, романтичность, доверчивость. Ты была так трогательно консервативна: верила в незыблемость брака, семьи. Принимала все, как должное, даже то, что Аркадий до смешного тебе не подходил! Извини, — спохватывается он, — я не имел права говорить о нем в таком тоне. Но я любил даже твою преданность ему — ты не могла быть другой…

Толян говорит ей все это, не глядя в глаза, как если бы признаваться ему было тяжело, но необходимо. Может, он так давно носит в себе это, что больше нет сил? Даже не пытается взять её за руку. Как бы исповедуется, и исповедь эта облегчает ему дыхание.

— И вдруг — взрыв! Я был не прав, когда говорил, что всегда его ждал. Ничего подобного. Если честно, я даже не подозревал, что ты на подобное способна. Оказалось, в моем тихом ангелочке бездна мужества. Пойти на такой шаг, не побоявшись молвы, одиночества, материальных проблем! Женщин, уходящих из благополучных семей, осуждают все. Я было подумал: ну, вот, ещё одна захотела свободы! Мало что ли вокруг воинствующих разведенок! Но ты не стала такой, как они. Ты расцвела диковинным цветком. Я увидел тебя после развода впервые и обалдел. В простенькой рубашке, наверняка, из которой вырос Никита, в стареньких джинсах ты выглядела королевой. Ты не ходила, а плыла. Как будто вдруг осознала, что ты — женщина, и обрадовалась этому. Я готов был себе голову разбить о стену, что не я этому причина…

Евгения молча слушает, уставившись в его склоненный ежик волос. Наконец он поднимает на неё ставшие почти зелеными глаза. Она заметила, когда в нем говорит чувство, его глаза всегда зеленеют. Как будто серый цвет в них служит совсем другим целям.

— Дело в том, что такой, обновленной, ты стала нравиться мне ещё больше. И я, как лиса из басни, ходил вокруг спелого винограда, не в состоянии его достать. Представляю, каким идиотом я выглядел в твоих глазах!

— Я вовсе не считала тебя идиотом, — спокойно возражает она, — но подозревала, что ты просто хочешь воспользоваться моментом.

— Что можно было другое обо мне подумать? Ты — женщина — смогла сделать то, на что у меня не хватало мужества. Да я, по сравнению с тобой, барахло!

Евгения не любит слушать людей в такие вот минуты. В приступах самобичевания они, зачастую, готовы смешать себя с грязью. Так и хочется сказать: ребята, меньше слов!

Аристов встает из-за стола.

— Подожди, я только расплачусь и отвезу тебя.

Но она не может ждать, горечь переполняет её душу. Чувство к Толяну — она не уверена, что это любовь — делает невыносимо трудным общение с ним. Потому она ловит такси и уезжает домой.

Когда в дверь звонит Виталий, она почему-то сразу понимает, что это он. И выходит к нему с папкой в руке.

— Ты куда-то уезжала? — спрашивает он.

— Ездила на встречу с Аристовым.

— И что ты ему сказала?

— Посоветовала забыть мое имя, фамилию и домашний адрес, — не зная, зачем, врет она.

— Ты сказала ему… насчет контракта?

— Сказала. Даже, если честно, пыталась отдать ему обратно. Но он объяснил, что крокодилы назад не пятятся. Ты доволен? Контракт остается у тебя.

— Нет, не доволен, потому что важнее контракта мне знать: с тобой ничего не случилось? Ты будто вдруг стала холодной и чужой…

— Случилось. Я решила больше не обманывать: ни тебя, ни себя!

— Женя!

— Иди, Виталик! Ты хороший человек, но мы с тобой слишком разные.

Она протягивает ему папку.

— Желаю удачи!

— Да на фиг мне такая удача! — кричит он и бросает папку на пол. — Пусть сгорит этот чертов контракт!

— Ну-ну, не бросайся своим будущим! — она замечает, как он краем глаза покосился на брошенные документы, и поднимает их с пола. — Так не бывает, что везет сразу во всем. Сегодня повезло в бизнесе, завтра — в любви.

— Ты не поцелуешь меня на прощание?

— Спасибо! — она целует его в губы. — Я буду вспоминать тебя.

— Если что… тебе понадобится, ты не стесняйся, звони.

— Обязательно! — обещает она, закрывая за ним дверь.

Где они, облегчающие, освобождающие душу слезы? Увы, в глазах сухо. "Мне без тебя и в жару сушь. Мне без тебя и Москва глушь!" И в душе сушь…

Ей на минуту становится страшно. Как будто вместо своего будущего она увидела огромную черную дыру.

"Хочешь сказать, что без Толяна у меня нет будущего? — спрашивает она саму себя. — Еще чего! Буду жить! И работать. И подбирать музыку к любимым стихам. И напишу акварель. Прямо сейчас!"

Она бросается к книжному шкафу и находит кусок ватмана. Как раз такого размера, как предполагаемый рисунок. Надо только пойти на кухню и подточить карандаш. Не этим же огрызком писать бессмертную картину жизни?!

Главное, не расслабляться! Никаких слез! Нервы в кулак! На лице небрежная улыбка. Она проходит мимо большого зеркала в коридоре.

А в нем — Боже мой! — потерянная, разбитая женщина. Лопухина! Еще скажи, что жизнь прошла мимо!

Штангисты, и те три подхода делают, чтобы взять рекордный вес. А ты после первой неудачи повесила нос на квинту, как смеялся папа.

Что делать дальше? Кто ей подскажет?

Никто не звонит! Где эта несчастная Надежда? Подруга называется! Когда нужна, так её нет!

Евгения набирает знакомый номер, и трубку берет… Володя!

— Будь добр, позови Надю! — просит она, поздоровавшись.

— А разве она не у тебя? — растерянно спрашивает летчик.

Часы показывают половину десятого. Поздновато бродит где-то невеста двух женихов. Или она не собирается приходить ночевать по тому адресу, где прописана?

— У меня её нет, — объясняет Евгения. — Скажи… Ивана из садика кто-нибудь забрал?

— Теща привела. Он уже спит.

Теща! Надо же Вовик так основательно устроился, и один момент все рухнуло! Конечно, ему сейчас несладко. В чужом-то доме!

— Извини, — она вешает трубку.

Хоть бы Люба приехала, что ли! Она вмиг бы её успокоила и все расставила по своим местам!

Так что там с акварелью? Не рисуется? Гитара. Не поется? Постель. Не спится? Кофе. Не пьется? Так и чокнуться недолго!

Она хватает с полки томик О`Генри. Может, любимый писатель её развеселит? Открываем наугад: "Сара плакала над прейскурантом ресторана. Слезы, скопившиеся в глубинах отчаяния, заполнили её сердце и устремились к глазам…" И это у писателя-юмориста! Что же тогда говорить о ней?..