Читать книгу "Запоздалая оттепель - Эльмира Нетесова"

— Мне зачем тебе врать? — обиделся Яков.

— Ну, видать, с тоски иль с жиру, а може, по бухой с ума сошла. Но не от горя. Глафира не знает, что это такое.

— Не смейся, Кузьма. Знала и видывала всякое. И роскошь, и нищету. И голод! Да такой, что не приведись никому. Хлебнула до краев. А потому держу ее здесь, радуясь, что не хочет больше умирать, жизни радуется. И себя в ней человеком чувствует.

— Даже шибко! Вона как хамничала тебе! Права вспомнила, срамная!

— Не суди ее строго. Женщина сильна лишь своей слабостью.

— Ага! К мужикам! — хохотнул Кузьма.

— Хорошо хоть эту слабину имеет. А разве лучше быть такой, как Петровна — фронтовичка наша? Она и теперь в день по пачке махорки выкуривает. Сутками сидит не шевелясь. И плачет горькими. Ей ничто не нужно. И никто. Даже сама себе смерти просит все годы. А почему? Видно, оттого, что у нас, живых, тепла для нее не хватает. Вот и поехала психика вразнос. Она себя не только женщиной, человеком не считает. Поздно мы спохватились. Так уж лучше пусть будут Глафиры, со всеми недостатками, это живой человек, чем такие, как Петровна — вечный укор, живой покойник, отвергший саму жизнь. Она ни к кому не придет. Она всем чужая. Ее ничто не расшевелит. Но она — наша беда. Плохо, что за все годы лишь одну Глафиру сумели к жизни вернуть.

— О! Не приведись, если б все такие были! Тут старикам места не хватило бы! — смеялся Кузьма.

— Кстати, она ждет тебя в коридоре. Это невежливо. Выйди, поговори с ней. Но не унижай, не оскорбляй ее. Не души то, что нам не без труда удалось разбудить в ней, — попросил Яков.

Кузьма вышел в коридор. Глафира встала ему навстречу.

— Чего не спишь? — спросил ее.

— К тебе пришла.

— Зачем? Разве я звал? На что я тебе сдался? Да и ты мне без надобностев. Не позорь меня. Я недавно жену схоронил. Не могу ни с кем путаться. Ну что ты прицепилась? — услышал Яков из-за двери и поморщился грубоватой нескладности Кузьмы.

— Да мне не мужик в тебе нужен! Этого говна, стоит выйти за ворота, сколько хочешь! Хоть ведром черпай. Я к тебе как к человеку пришла. За каплей тепла. Ничего другого не желала. А ты грязное подумал. Мало что языком треплю! На нем мозолей не будет. Ничего грязного не позволила б себе. Разве вот в щеку твою колючую поцеловать бы! И все на том! Ни с тебя, ни с меня не убыло б! Мало что говорю про любови! Ты вспомни, сколько нам лет! О какой любви? Разве может гореть пепел? Вот так и в моей душе. Смеюсь, чтоб не заплакать. Брешу, чтоб правду не сказать. Неужели не понял? Не мужика в тебе уважаю! Человека!

— А за что? Ведь ты меня совсем не знаешь.

— Экий ты, право! Ну как не знаю, когда всякий день ты у нас на виду! Скольким помог, словом согрел, подсказал! Помнишь, внука Никаноровны отчитал! Бабка всю ночь за тебя молилась. Единственный ты заступился за нее. Пусть до внука не дошло. Зато у старухи на сердце тепло. Хоть кто-то пожалел, поверил, понял. Артему костыли сделал. Он теперь в столовую сам приходит. К телевизору. Не умирает заживо на койке. Всякий раз тебя благодарит. А Елизавете деревянный гребешок сделал. Помнишь, какой у нее поломался. Мужнин подарок. Плакала она. А ты ее слезы высушил. Нынче не нарадуется. Думала посидеть с тобой в тиши. Посумерничать. Поговорить иль помолчать о чем-нибудь. Может, и для меня теплину в душе своей раскопал бы. А ты — про грязь. Мужиков я видела. Человека не нашла. И в тебе… А жаль…

— Тебе-то чего недостает? Другие вовсе бедолаги. А ничего, крепятся втихомолку. Кто нынче счастлив? Да ни единого в свете не отыщешь. Но молчат. Никого не винят в бедах. В самих себе тепло откапывают не только для себя. И для других.

— Они сильнее меня.

— Выходит, не поизвелись человеки?

— Но мало их, Кузьма. Иначе почему так много горя?

— Да потому, что жизнь из радостев никому не дадена. Все в ней вперемешку. Оттого барахтается в ней человек, как муха в говне. Хочь и вонюче, а тепло! Вот и люди… Ищут крупицу тепла в жизни, как та муха…

— Хочешь сказать, держаться в ней не за что? Не стоит она того?

— Это кому как! Ежли ничего доброго не сеял в молодости, в стари что пожнешь?

— А коли все посевы поморозило, как тогда?

— Смотря какие посевы… Одни согреть, другие пересеять надобно!

— Поздно, Кузьма! Все поздно. И нет уж сил…

— Тебе ли на то жалиться? Ты еще можешь устроить свою жизнь и быть довольной.

— Кузьма! Помороженное поле скоро не родит. Вот так и я. Для новой жизни силы и тепло нужны. А у меня их. нет. Держаться из последнего устала. Даже сильные, молодые кони, случается, падают замертво на дистанции, не доскакав до финиша.

— А тебе на что скакать? Труси полегоньку. Оно так верней. И меньше сил уйдет. И финиш твой — не кормушка, не сбегит от тебя. Главное, не натереть холку и не сорвать пупок. У нас тут сколько хороших мужиков! Ты не гляди на седины и морщины — они все мужчины. И поверь, эти, коль сюда пришли, жизнью битые. Они сумеют другого понять. И защитить, как самого себя.

— Скажи, Кузьма, у тебя есть женщина?

— Тебе это на что?

— Передай ей от меня, что она самая счастливая на свете!

— С чего взяла?

— Да все оттого, что мы, бабы, в этом не ошибаемся. Вот только не каждой повезет, как ей. Ну да ладно. Прости, что время у тебя отняла…

…Лишь через неделю сумел Кузьма вырваться к Шурке. Предупредил Якова, чтобы тот не искал его, сказал, куда собрался. Тот головой крутанул, ответил коротко:

— Твое дело…

— Узнаю, понравилась ли ей отремонтированная изба. Иль что-то не по душе пришлось?

Шурка встретила Кузьму подвязанной черным платком, притихшая.

— Кузьма! — глянула она на него, улыбнулась вымученно.

— Ты что ж это? Вовсе прокисла тут? Совсем старухой сделалась! — обнял бабу.

— Алены не стало, Кузя!

— А ты ее слезами воротишь с погоста? Нет! Зато себя убиваешь заживо! Кому эдакое сдалось? Алене? Навряд ли, коль умной бабой была! Мне и подавно! А ну вытри сопли, слюни, кончай хныкать! Жизнь идет вперед рогами. Главное, задницу и бока от них сберечь! И кончай реветь. У всех свой срок в жизни отпущен, на горе и радости!

— Кузьма! Она моя сестра!

— И что теперь? Я жену похоронил. Если убивался б, как ты, тебя бы проглядел! А она сама, своими руками, меня к тебе толкнула! Коли б знала, уссалась бы от злости. Но ее нет! А ты — вот она! Глянь, какая красивая! Краше тебя в целом свете нет! Я люблю тебя! — вырвалось само собой, неожиданно для самого Кузьмы.

— Потом об этом. Нынче — грех!

— Кто удумал? Балаболки порешили? Старые шишиги? Нельзя до сороковин ни о чем говорить? Да у них вся судьба — сплошной погост и похороны! Им дай волю, в слезах и соплях утопят! А за углом с ближним соседом грешат. Либо с мужиком своей лучшей подруги! Иль, скажешь, сбрехал?