Читать книгу "Сука-любовь - Дэвид Бэддиэл"

Джо остановился.

— Продолжайте…

— Тяжелая утрата… смерть… здесь ничем нельзя помочь. Это ужасная вещь. Худшая вещь. И все ваши термины, методики — полная чушь. Потому что смерть нельзя умерить. Ничем.

В тишине, последовавшей за этой маленькой речью, он слышал дыхание Шарлин. Его взгляд блуждал по рядам книг «Интерпретации Фрейда», «Теория бессознательного», «Смерть и Эго», «Выражение себя».

— Я не думаю, что психотерапия исходит из того, что внешних проблем не существует. Каждый из нас ежедневно сталкивается с такими проблемами. Но вы не можете не согласиться, что решать их можно по-разному? И моя работа, главным образом, состоит в том, чтобы помочь вам выбрать лучшее решение.

— Но…

— Когда кто-то умирает, — продолжила она, — мы не желаем делать ничего, что могло бы облегчить наше горе. Возможно, потому, что это выглядело бы как предательство по отношению к умершему. Мы набрасываемся на себя — мы чувствуем, что предаем их, если только не остаемся каждую минуту день за днем убитыми горем.

— Послушайте, — сказал Джо, свешивая ноги с кушетки, — это в точности то, чего я не хотел. Чтобы кто-то объяснял мне то, что я чувствую.

— Я не объясняю вам…

— Именно, вашу мать, объясняете мне. — Он наклонил лицо, чтобы смотреть ей прямо в глаза. — Вы говорите в точности то, что я и ожидал услышать от психотерапевта.

— Хорошо, — сказала она, — рискуя показаться еще более похожей на психотерапевта, скажу… мне кажется, что мы имеем дело здесь с избытком гнева.

ХЕСУС

Лицо Хесуса напоминало печеное яблоко. Обветренное, потемневшее от солнца, испещренное морщинками и трещинками, оно, в точном смысле, было зеркалом его души. Любое, самое мимолетное чувство немедленно прочитывалось на его лице, каким бы невозмутимым он ни старался выглядеть.

Вот и сейчас, пока сеньорита Кэрролл пробовала принесенное им вино нового урожая, Хесусу с трудом удавалось скрыть свое волнение.

Был яростно жаркий августовский день, впрочем, такие дни в Каталонии совсем не редкость. Огромные, перекрывающие друг друга песчаники Санто-Доминго раскалились на солнце, словно каменные печи, которыми до сих пор пользуются некоторые хозяйки в Пераладе. «Сеньор Коррего не стал бы сейчас пробовать вино, потому что жара меняет его вкус и сбивает с толку дегустатора. Но что эта англичанка может знать о вине, и в особенности о „Приорато“?» — подумал Хесус и тут же попытался отогнать эти мысли, боясь, что женщина прочитает их у него на лице и назло скажет, что вино плохое. Женщины действуют импульсивно, Хесусу не нужно было прожить с ними шестьдесят восемь лет, чтобы понять это. А все, что ему сейчас хотелось, — это опустошить скорей бочки и пойти домой. Кроме того, они вели разговор о новых методах, начавшийся сразу, как только она пришла: о фильтрации, о кислотном регулировании, о шаптализации — черт знает, что это такое могло бы быть — и Хесус не хотел прерывать дегустацию этих бутылок вина, чтобы в конце осознать, что это было излишним, что вина, которые они делают в Санто-Доминго уже более шестидесяти лет — вина, которые сам Генералиссимус заказывал однажды прямо из поместья Кастилло, несмотря на то что некоторые утверждают, что он их пил только для того, чтобы унизить сепаратистов, — и так хороши.

Сеньорита Кэрролл налила вина из первой бутылки в зеленый, дымчатого стекла бокал.

— «Темпранилло»… — сказал Хесус.

Рука сеньориты Кэрролл, начавшая поднимать бокал к губам, замерла.

— Gracias, Джизэс.

Сеньорита Кэрролл произносила его имя на английский манер: «Джи-и-зэс», и что-то подсказывало Хесусу, что она над ним подшучивает. Он подумал, может, стоит напомнить ей, как его имя произносится по-испански: гортанное «Хе» и пикирующее «сус» — но, вспомнив о важности момента, решил, что не время.

Сеньорита Кэрролл глотнула вина. Хесус не мог этого понять: он никогда не видел, чтобы люди, чья работа была связана с дегустацией вина, так поступали — ни те, которые приезжали из Барселоны, ни менеджеры из Кастилии. Сеньор Коррего, например, всегда выплевывал вино: за долгие годы Хесус научился понимать, что думает сеньор Коррего о вине, по тому, как он его выплевывал. А вообще, моментом, когда сеньор Коррего завоевал сердце Хесуса, стала дегустация бутылки Тксаколи, винограда, вобравшего в себя дух Санта-Доминго, настоящего баскского винограда; он выплюнул вино в серебряное ведерко, трепетно подставленное Хесусом, с таким раскатистым «Пах!», словно выстрелил пробкой из бутылки. Потом сеньор Коррего одним движением вытер рот шелковым платком, который он всегда держал в верхнем кармане пиджака, бросил на Хесуса взгляд, горящий от возбуждения, и воскликнул: «У этого вина вкус Испании!» И Хесус был рад опустошить свои бочки и снова наполнить их, зная, что человек, для которого он работал, был его братом.

Англичанка сделала еще один глоток вина и что-то записала в электронном блокноте, лежавшем перед нею. Хесус не видел, что она пишет, да и его познания в английском были невелики. Он почувствовал себя неуютно, словно ребенок, наблюдающий за тем, как учитель пишет письмо его родителям, которое ему самому читать не дозволено.

— Оʼкей, — сказала она, выключая блокнот. — Bueno. Я поговорю с Вакуэро. Сколько бочек у вас уже есть?

— Ocho. Восемь.

— Правильно. Продолжайте производство. Завтра я смогу вам сказать, сколько еще понадобится бочек в этом сезоне. Оʼкей?

Хесус стоял рядом, не зная, что сказать. Сеньорита Кэрролл проверила время по своим часам и подняла голову, словно прислушиваясь к чему-то.

— Извини, Джизэс, есть еще что-нибудь? — спросила она, словно только осознала, что он все еще находится рядом с ней.

— Si, señorita… — Хесус замялся. — Я принес вам три бутылки. Лучше всего попробовать вино из всех трех бутылок.

Сеньорита Кэрролл передвинула свои солнцезащитные очки на лоб.

— Они все из одной и той же бочки, не так ли?

— Si, señorita. Но я выдерживаю вино еще и в бутылках. А бутылка бутылке рознь… Это… сото se dice… влияет? — он взглянул на нее; она кивнула, — сильно влияет на вино.

Издалека донесся звук приближающейся машины. Сеньорита Кэрролл быстро моргнула и надвинула очки на глаза.

— Оʼкей, Джизэс. Я попробую из всех трех бутылок. А то вдруг окажется, что там совсем другое вино.

Хесус улыбнулся, хотя ему снова показалось, что англичанка посмеивается над ним.

Шум автомобиля стал громче. Сеньорита Кэрролл поднялась и вышла со двора на раскаленную площадку подъездной дороги. Хесус понял, что дегустация закончилась; он с минуту бесцельно переставлял бутылки, а потом тоже вышел на дорогу. Под белой аркой он увидел «фиат», подъехавший к главным воротам, и рядом мужчину — также в очках от солнца — очевидно, англичанина: только у них бывает такая рыхлая бескровная кожа К мужчине подошла сеньорита Кэрролл. Хесус предположил, что это ее друг или даже любовник, и ждал, что она обнимет его. Но Кэрролл остановилась в метре от мужчины и коротко пожала его руку. «Англичане все такие, — подумал Хесус, проходя под аркой и направляясь к цеху бутылочного разлива в северном крыле, — никакой страсти».