Читать книгу "Огненная река - О Чонхи"

Я начала со стола у окна. Руки нащупали подушку для стула и пенал. Открыв пенал, я вытряхнула оттуда всё, что было внутри, и положила в свою сумку. Бывает, попадаются сменные тапочки, как и на этот раз. Я сняла тапки, которые были на мне, далеко отбросила их и надела те, из ящика. Этого мне показалось мало. Я согнула задники. Их жёсткое прикосновение к пяткам было приятно, видимо, оттого, что они были совсем новые. Некоторые ящики забиты туалетной бумагой, в которую кто-то сморкался. Попалась коробка для завтрака. Я открыла её. На объедках остались отпечатки чьих-то зубов. От запаха рыбы и сладкого соуса меня затошнило. Я пробормотала «Фу, какая гадость!» — и прислушалась. Мой голос казался мне совершенно чужим и одиноким, будто звучит в громадной пещере. Мне вдруг захотелось выговориться. Я захотела рассказать кому-нибудь о своём мире, открывающемся в тёмном классе после того, как все расходятся по домам, о том, что я здесь делаю вечерами, о женщине без ног из магазина игрушек, где я покупаю неваляшек. Громыхают оконные рамы. Видимо, на улице сильный ветер. Сегодня улов скудный. Я расстроилась и заскучала. Однако не смогла уйти, не проверив остальные двадцать пять столов. Не успела я сунуть руку в ящик, как испуганно опустилась на пол. По коридору кто-то шёл, громко шаркая подошвами. Кажется, там было несколько человек. И вчера, и позавчера они так же проходили мимо, болтая между собой. Пока они ни разу не открыли дверь класса, где была я, но моё сердце испуганно колотилось. А вдруг они откроют дверь и позовут меня по имени, вдруг они знают обо мне всё в деталях и только делают вид, что им неизвестно, чем я тут занимаюсь, и, специально громко болтая, проходят мимо? Я вдруг ощутила чей-то острый взгляд из темноты. «Эй, здесь есть кто-нибудь?» — спросила я, надеясь на ответ. Я ненавижу страхи такого рода. Конечно, ответа не было. Я опять начала рыться в ящиках. Вдруг я напряглась — пальцы нащупали что-то гладкое и тонкое, кажется, кошелёк. Руки затряслись. Бывали случаи, когда я была уверена, что нащупала кошелёк, а на деле это оказывалось футляром для очков или двумя проездными билетами в виниловой обложке, и я боялась разочарования. Я опять пошарила и удостоверилась, что это не футляр для очков и не виниловый пакет, и лишь после этого достала находку из ящика. Когда я расстегнула молнию, посыпались монеты. Мне показалось, что раздался ужасный грохот, и звенели монеты бесконечно долго. Я отошла к другому столу и вытерла со лба липкий пот.

Руки в ящиках шарили почти без надежды. Они уже удовлетворились тем самым кошельком. Класс стал совсем тёмным. Сумка с чернильницей и всяким другим барахлом стала намного тяжелее. Я подошла к зеркалу. В чёрной блестящей поверхности отражалась моя фигура, а за ней всё пространство класса. Столы, к которым прикасались мои руки, потеряли прежний строй. Я долго рассматривала класс в зеркале. Громыхали рамы в окнах. Я отвела взгляд от зеркала и вышла из класса.

Коридор из искусственного мрамора блестел в свете, вырывающемся из угловой комнаты. В окнах висело тёмное небо. Коридор сверкал чистотой настолько, что не было видно ни малейшей пылинки; там, куда не попадал свет, он казался чёрным. Я была подавлена. Эх, забросить бы подальше тяжёлую сумку и развалиться здесь на полу! Меня охватило странное желание задрать свою жёсткую юбку до пояса и помочиться стоя. Я смачно сплюнула. Во рту постоянно скапливалась слюна. И я постоянно сплёвывала. Как ни странно, шлепок слюны на мраморном полу всегда звучал одинаково. В сухом рту стоял неприятный запах. Такой же, какой был однажды летним днём, когда я уснула среди дня и после этого не почистила зубы. Потом загудело в ушах. Гул поднимался по шее, правое ухо росло и постепенно стало громадным, в увеличившемся ухе громыхали окна, здание школы качалось и гудело. Я одной рукой закрыла правое ухо, открыла рот, выдохнула и попыталась задержать дыхание. Я начала задыхаться, однако никак не могла вдохнуть воздух с тошнотворным запахом во рту.

Улица была мокрая от дождя, будто заплаканная. Из освещённой витрины магазина игрушек смотрели красные пластмассовые неваляшки. Женщина, сидящая в инвалидном кресле, с таким чистым лицом, будто только что умылась, смотрела на капли дождя за стеклом. Бывало, что в ясную погоду она выглядела мрачной, но сейчас от неё веяло свежестью. В магазине, забитом игрушками, эта женщина казалась большой куклой. С некоторых пор она начала надевать свитер пепельного цвета, на маленькой, еле заметной груди висел медальон с мусульманским символом, и она выглядела неодушевлённым предметом. Если я войду в магазин, толкнув стеклянную дверь сумкой, она наверняка спросит: «Что вы хотите?», хотя знает, что с тех пор как я стала сюда заходить, каждый раз покупаю только красных неваляшек. Нет, наверное, она меня не помнит. Мужчина и женщина в дождевиках открыли стеклянную дверь и вошли в магазин. Хозяйка тихо, как тень, отодвинулась от двери. Во мне вскипела ревность к этим людям. Хозяйка улыбнулась. Когда она так улыбается, она вдруг становится старше на двадцать лет и начинает выглядеть на свой возраст. Всякое выражение её лица, каждый её жест мне были знакомы и привычны, и я так скучала по ним.

Меня толкали прохожие. Они проходили мимо магазина и искоса кидали взгляды на меня, прильнувшую к витрине. Я отошла, мне невыносимы были ревность, растекавшаяся по телу, как электрический ток, и отвращение к щекочущему вожделению. Лишь теперь я обратила внимание на капли дождя, попадавшие на мою шею. Мальчишка громко предлагал зонты. Я купила жёлтый. Юбка, пропитанная влагой, стала тяжёлой, как одеяло, и била по коленям, которые горели от боли. Боль в ногах стала ещё нестерпимей, когда я увидела аптеку на другой стороне улицы. Мне так хотелось пожаловаться кому-нибудь на свою боль! Я зашла в аптеку и купила там согревающий пластырь. Под козырьком здания, там, куда не попадал дождь, я приподняла юбку и наклеила широкий пластырь на ноги. Было ощущение, что становится легче. Мне захотелось оклеить пластырем всё своё тело, каждый сустав которого был наполнен отвращением, как густой мокротой. Я хотела увидеть женщину из магазина игрушек. Ту комнату, где я была с ней, те занавески в мелкий цветочек, тот бледный утренний свет; но больше всего я хотела увидеть ту худую женщину. Но я не могу пойти туда. Тепло её тела, ночь с ней, в моей памяти это всё всплывало, как кадр из порнографического фильма.

В тот день я случайно встретила мачеху. Она шла с сумкой для продуктов, поглядывая на витрины магазинов с импортной одеждой, которые тянулись вдоль тротуара. Сначала, когда я её увидела, я просто растерялась. Но вскоре начала следить за ней. Мачеха шла очень медленно. Похоже, она бы меня не заметила, даже если бы я шла совсем вплотную к ней. Я остановилась. Потом опять догнала её. Я то отставала, то приближалась к ней. Та по-прежнему не замечала меня. Мне стало интересно то отставать, то догонять её. Я перешла на другую сторону улицы и продолжала следить за ней. Мачехе, видимо, вскоре предстоит рожать, у неё был уже большой живот, глаза были окружены чёрными пигментными пятнами, будто она надела тёмные очки.

Это было её привычное состояние. С тех пор как эта бывшая наша домработница, стала нам мачехой, она то и дело рожала. Мачеха шагала медленно, время от времени она останавливалась, отдыхала, потом двигалась дальше. Точно не помню, сколько лет прошло с того времени, когда она ушла из дома, забрав с собой свою шестилетнюю дочь; либо это было три года назад, либо четыре. Мне всё равно. Она по-прежнему, видимо, продолжает рожать одного за другим. Мачеха вдруг остановилась. Над её головой висела большая вывеска танцевального зала. Закинув на руку подол длинной юбки, она вошла в переулок, куда указывала стрелка. Я поспешно перешла через дорогу.