Читать книгу "Дождь для Данаи - Александр Иличевский"

Повторимся. Центральной в современных теоретических размышлениях о феномене цифровой цивилизации является тема противопоставления Непрерывности и Дискретности. Корнем такого противопоставления оказывается более глубокое противопоставление категорий Различия и Тождественности.

Действительно, исходя только из здравого смысла, совершенно непонятно, как цифровой дискретный мир, который претендует с помощью создания искусственного интеллекта вытеснить значительное количество реальности, способен оказаться серьезной заменой тождественного единого Мира? Не окажется ли при всей своей тотальности данная замена — подменой, фальшивкой?

Серьезность данного противоречия очевидна.

Попробуем наметить путь, по которому оно может быть детализировано.

Начальная ниточка нашего расследования содержится в проблеме искусственного интеллекта как таковой. Проблема эта парадоксально заключается в том, что она на самом деле никакой особенной проблемой не является. Сама постановка вопроса — возможен ли искусственный интеллект — на первый же взгляд оказывается некорректной, так как ответ на него, исходя только из здравого смысла, оказывается однозначным: нет, искусственный интеллект невозможен. Так это потому, что искусственный интеллект, будь он создан, не сможет производить новую информацию, так как «новая информация», по определению, является той, которая не может быть произведена алгоритмическим способом. Она в принципе не может являться продуктом наперед заданной дискретной цепочки действий, или, если пользоваться терминами теории алгоритмов, можно сказать иначе: «новая информация» не может принадлежать области значений какой-либо вычислимой функции — иными словами, не может быть произведена «машиной Тьюринга». То есть, будучи создан, искусственный интеллект был бы обречен на тиражирование тавтологий.

Но, как выясняется, данное заключение не решает проблему искусственного интеллекта, ее отметая как беспочвенную. Попытки создания искусственного интеллекта в последнее время существенно и явно изменили картину мира. Наблюдается некий процесс изменения не только парадигмы мировидения, но и самого мира. Кстати, подобное явление могло бы быть прозрачно описано в терминах гипотетической теории мимикрии как диффузное взаимопроникновение агрессивных сред. Создается впечатление, что гора действительно пошла навстречу к медлительному Магомету, и есть вероятность, что если искусственный интеллект и не будет создан, то сам по себе естественный интеллект, деградируя в направлении полной невозможности удержания мыслительного процесса — из-за все более и более роботизируемой сферы интеллектуальной деятельности, скоро приблизится к характеристической отметке искусственного. Но это все, конечно, из области иронической футурологии.

10

Если же говорить серьезно, то вывод о принципиальной невозможности создания искусственного интеллекта, или о принципиальной иррациональности постановки таковой проблемы, должен продуктивно наводить на размышления о категорическом различении цифровой ипостаси смысла — информации — и, собственно, смысла как такового, одно из интуитивных определений которого, по словам М. Б. Ямпольского, может быть следующим: «смысл — это тайна в ауре понимания».

В этом определении важно слово «понимание», имеющее явную отсылку к языку. Неудивительно, что это вновь приводит нас к парадоксу Колмогорова, о котором мы говорили в самом начале. Получается, что непрерывная тайна, понимаемая, артикулируемая языковыми средствами, претерпевает необратимый, своего рода фазовый, переход и становится дискретной. В то время как «цифровой смысл» — информация, будучи изначально косной, завершившей свое становление, все время оставалась дискретной. В чем же принципиальное, хотя и трудно улавливаемое, различие между языковым, то есть культурным, смыслом и смыслом цифровым — собственно информацией, которая со временем претендует стать главной во всех аспектах интеллектуальной деятельности человека?

11

Откуда же возникают в рассуждении такие понятия, как Буква и Слово?

Событие называния — операция, венчающая артикуляцию, высечение — отсечение — умаление — оформление — смысла.

Смысл — непрерывен, но содержит в себе искус познания — зерно Различия, которое позволяет его назвать, зафиксировать.

Текст — вариант называния, фиксации.

С другой стороны, текст — смыслопорождающая структура.

Но также: текст не структура — но организм, порождающий смысл, нечто живое.

Буква — называющий, умаляющий, фиксирующий смысл текст, сообщающий только себя, свое содержание, и не являющееся ничем больше, чем своим содержанием.

Слово — в свою очередь, объект смыслопорождающий, творящий (например, художественный текст).

Действительно, как, казалось бы прямая, сумма букв или цифр, самих по себе бессмысленных, может слагаться в столь богатое смыслами слово языка?

Слово, с большой буквы, символизирует дознаковое — образное — мышление. Наиболее близкая к таковому — иероглифическая знаковая система.

Можно утверждать следующее: при назывании происходит движение по цепочке: непрерывное нечто — образ — многосмысловой иероглифический знак — и, наконец, буква, то есть объект, являющийся информативно более бедным, чем то, что он называет.

12

Второй закон термодинамики говорит, что энтропия замкнутой системы не убывает. Грубо говоря, энтропия — это число способов описания системы. Точней, логарифм этого числа.

Имя — это способ описания. В мифе человеку не приходилось давать имена вещам. Внутри мифа не было синонимов. Не было альтернативных способов описания. Не было ни классов эквивалентности, ни категорий. (См. у Борхеса в «Фунес, чудо памяти» выдумку про язык Локка, в котором «каждый отдельный предмет, каждый камень, каждая птица и каждая ветка имели бы собственное имя».)

Миф — это минимальное, основное состояние. Состояние при температуре абсолютного нуля. Когда существует только один способ описания системы.

Логарифм единицы равен нулю. Ergo, энтропия мифа — нулевая. Что есть максимально достижимый вариант безопасности в ситуации, которую Норберт Винер описывал моделью «открытого хаоса», господствующего во вселенной.

13

Таким образом, разрушение мифа — это катастрофа Непрерывности, принесенной в жертву Разуму.

Суть дела в мифе о грехопадении была в том, что человек дорого заплатил за приобретенную им посредством змея способность к рефлексии. И следовательно, за способность к интерпретации. Согласно мидрашу, первым грехом было не употребление яблока, а искажение Хавой запрета Всевышнего.

Падение дало возможность строить суждения на основе различенного Различия. В этом же корень наказания Всевышним Вавилона — лишения его всеязыка. «Рай — он всеязычен», — написала Марина Цветаева.

14

В мифе есть один язык — язык Имени.

Имя — не то чтобы сложная сущность, но не постижимая.