Читать книгу "Плач по уехавшей учительнице рисования - Майя Кучерская"

Не помешали бы рукавицы отца Лонгина, хотя в них жарко…

К «операции Z» он готовился всю эту весну, с тех пор как обнаружил вырезку со статьей.

«Коварный и жестокий враг, вторгшийся в нашу страну и временно захвативший наши села и города, подверг их варварскому разрушению. Тысячи людей остались без крова, целые семьи вынуждены ютиться в подвалах, на сеновалах, в холодных сараях. Между тем в освобожденных от врага районах есть возможность построить удобный временный дом, который не боится зажигательных бомб и дает хорошее укрытие при бомбардировке, так как прячет от взрывной волны и осколков…»

Мальчик очень любил читать, и при некотором напряжении все внимательно прочитанное запоминал с листа почти слово в слово. За последние полтора года, что он прожил в детском доме, мальчик перечитал чуть не всю их библиотеку. Сначала, правда, библиотекарь Инна Михайловна стремилась подсунуть ему что-нибудь поучительное, жития святых, пособия по подготовке к исповеди, какие-то адаптированные книжечки по русской истории – про Александра Невского, Дмитрия Донского, Андрея Боголюбского. Все это он послушно прочитывал, хотя древняя Русь его не интересовала и в Бога он не верил. Но он знал: лучше не возражать. А потом случилась история, после которой все изменилось.

Инна Михайловна вела в их православной гимназии сразу несколько предметов, в том числе биологию, и как-то на уроке начала объяснять им лживость и псевдонаучность теории Дарвина. Но мама мальчика сама была школьным биологом, под рассказы о теории эволюции и естественном отборе он засыпал. То, что говорила Инна Михайловна, слишком легко было опровергнуть, мальчик подумал, что, видимо, она просто не в курсе новейших данных. Мать его специально этим интересовалась и как раз незадолго до пожара с восторгом рассказывала о новых доказательствах дарвинизма, об опытах с генетической мутацией… Мальчик вежливо, хотя и высоко поднял руку. Он хотел объяснить Инне Михайловне и классу все что знал, прямо сейчас. Это ведь была правда, ученые доказали… Инна Михайловна его заметила. Но не спросила, а продолжала говорить – она была молодая, но точно нарочно старившая себя женщина, со светлым пучком под газовым платочком, в длинной темной юбке. Произнося слова про лжеучение Дарвина, она не отворачивалась, смотрела мальчику прямо в глаза. Он не понимал, что это, что она имеет в виду, и все-таки тянул руку. Как вдруг понял, разглядел. Во взгляде учительницы мольба. «Молчи, только молчи, прошу тебя, не надо!» – вот что она ему кричала. Это был крик жертвы. Мать говорила: «Слабых защищай, так делаешься только сильней». Мальчик дрогнул и опустил руку.

После этого случая Инна Михайловна позволила ему выбирать чтение по собственному вкусу и даже сама подсказывала кое-что, а некоторые книги приносила специально для него. Мальчик погрузился в кипящую вселенную приключений, прочитал собрание сочинений Жюль Верна, одолел «Робинзона Крузо», «Айвенго», Сетона-Томпсона и даже Толкиена, которого Инна Михайловна принесла ему из дома. Но особенно заинтересовала его книга «По следам Робинзона», автор – Верзилин, кое-что он переписал из нее в тетрадку: даже его память не могла удержать точный рецепт хлеба из водяного ореха и столько названий лекарственных трав.

Но окончательный план созрел только после того, как он нашел эту вырезку из журнала.

На весенних каникулах Инна Михайловна позвала его в библиотеку разбирать коробки. Такое уже случалось, и он всегда с удовольствием соглашался. На этот раз им «пожертвовали» библиотеку, видно, совсем уже старого и наверняка умершего человека, видимо, бывшего врача. Больше всего в коробках было книг по медицине, со сложными нечитающимися названиями; кое-что попадалось и по строительству. Книги были совсем давние – 1950–1960–1970-х годов, несколько вообще довоенных. Мальчик раскладывал их на три стопки – «нужные», «возможно, нужные», «не нужные совсем». Самой высокой вышла последняя. Самой низенькой – первая, подходящего для школьной библиотеки нашлось не много.

Последняя коробка оказалась набита старыми журналами, а сверху присыпана еще пожелтевшими вырезками с разными полезными советами. Мальчик сдвинул вырезки, проглядел журналы: «Техника молодежи», «Наука и жизнь», «Здоровье», удивился, какие бледные были раньше обложки – и все какие-то одинаковые: сплошь строительные краны, солдаты в касках, самолеты, танки, иногда врачи или ученые в белых шапочках. Мальчик несколько раз чихнул и передвинул всю коробку целиком в стопку «не нужны совсем». Инна Михайловна подошла к нему и согласилась: «Да уж, куда это теперь! Вся эта “молодежь” – давно в могилах. Хотя раньше эти журналы выписывали все, вот и отец мой их любил». Мальчик вздрогнул, какая-то мысль мелькнула у него, и когда Инна Михайловна отошла, он достал из коробки первые попавшиеся странички, специально вырванные из журнала, видно, тоже с чем-то «полезным», и не глядя сунул в карман.

Вечером перед сном, когда он раздевался в спальне, желтые листы выпали на пол – и он сам себе удивился, зачем только их взял. Глянул: какие-то чертежи, цифры, стрелки, вросший в землю домик. Мальчик вчитался – вырванная статья называлась «Как построить землянку в лесу».

«Коварный и жестокий враг, вторгшийся в нашу страну и временно захвативший наши села и города, подверг их варварскому разрушению… Слово “землянка” вызывает у нас представления о темном, сыром, антисанитарном жилище. На самом деле, если с умом и соблюдением необходимых правил построить землянку, она будет сухой, чистой, светлой и вполне пригодной для жилья, как летом, так и зимой, в течение не только нескольких месяцев, но и двух-трех лет».

Дальше следовала подробная инструкция. Написал ее какой-то подполковник Георгиевский, явно сам выкопавший немало таких землянок во время той далекой войны… Мальчик застыл на несколько мгновений неподвижно, но тут в спальне как раз и погасили свет. А он внезапно распрямился, просветлел и не лег, так и сидел на кровати. В голове сложился ясный план.

1. Вырыть летом в лесу землянку, вот по этой самой инструкции.

2. Перезимовать с учетом советов из книги Верзилина.

3. Через год выйти к людям и поступить в техникум или колледж, обязательно с общагой.

В то же мгновение чугунное ядро тревоги, тоски, тайного гнева, лежавшее у него на сердце все эти полтора детдомовских года, утратило тяжесть, превратилось в воздушный шар и растворилось. Впервые за все это время мальчик искренне и глубоко улыбнулся, даже чуть слышно хохотнул. Больше всего его радовало, что план так прост и полностью осуществим за счет его собственных усилий, не понадобится уговаривать ни бабку, никого… Он хотел сбежать отсюда с первого же дня, дня поступления, но в прежних мечтах все дороги вели к бабке, он все надеялся уговорить ее, очаровать своими наросшими мускулами, специально для этого занимался спортом, обещаниями, что будет работать – рубить дрова, чинить избу, копать картошку, в общем, делать все что надо по хозяйству. Но и сам понимал, что надежды мало.

Потому что уже не раз за эти полтора года просил ее – бабка была непреклонна. «Двоих мне вас не поднять». Сдав мать в бессрочную психушку, бабка взяла к себе только младшего, Кольку, говоря, что на мальчика у нее уже нет сил. Смутно мальчик угадывал, его, «умника» да еще «упрямого, как козел», бабка опасалась, а Колька был мал и мягок… Так мальчик и попал бы в их городской интернат, про который ходили жуткие слухи, но тетя Наташа, мамина подруга со школьных лет, учительница той же школы, пристроила его через знакомых в православный детдом, открытый не так давно при городском соборе. Здесь жили всего 20 мальчиков, неплохо кормили, а главное, воспитатели следили за тем, чтобы старшие не били младших. Но на этом плюсы кончались – у мальчика сразу же отняли мобильный телефон, заначку в 100 рублей, никому из воспитанников не разрешали пользоваться Интернетом, покупать что-то в городе да и вообще в городе бывать – дом жил замкнуто. Каждое воскресенье их заставляли ходить на службу, где требовалось не только глотать Святые Тайны, это-то еще куда ни шло, – но перед тем и обязательно исповедаться… Уже при подходе к собору мальчику начинало казаться, что его душат. Склонившимся над ним и якобы сочувствующим отцом Николаем, необходимостью стоять неподвижно во время длинной, нет, бесконечной литургии, а потом еще причастия, в которое он не верил! Но за все это время никто не поинтересовался, во что и как он верит: в угодившем сюда вера предполагалась автоматически.