Читать книгу "Планета грибов - Елена Чижова"

– Ничего, теперь так многие делают. Зато хороший дом будет.

– Не дом, а хоромы, – старуха поджимает губы. – Раньше и понятия не имели. Да что – мы! У начальства – и у того не было. А все равно жили хорошо. Ну и что – в коммуналках! Зато дружно. Справедливо. И люди были хорошие. Это теперь избаловались. – Старуха идет к телевизору, покрытому вышитой салфеткой. – Вон же они. Прям горе с памятью: положила – и из головы вон… И света нету. Пятница. Полчаса как отключили…

Ей хочется спросить: а когда включат? Но она останавливает себя: старуха – не местное божество, чтобы знать ответы на все вопросы. Лишь бы подписала…

– Теперь только завтра, – хозяйка тянется к ручке, – утром, в девять часов.

«О господи…» Она чувствует мурашки, бегущие по коже.

– Ну, где тут?..

– Здесь, – она показывает на пустую линейку. – Подпись и фамилию…

Примериваясь, старуха заносит ручку:

– Ну вот… Руки-крюки, там-то поглядят – напугаются, – старуха улыбается, протягивает лист.

«Там… Где – там?» Неловко: просто встать и уйти.

– Знаете, – она оглядывается, – так получилось, я давно не приезжала. Как тут?

– Ничего, живем помаленьку.

– А дочери ваши? Приезжают?

– Да где им… – старуха вздыхает. – У них теперь свое: построились, своих дел по горло.

– А как же вы справляетесь?

– Так и справляюсь, как всю жизнь. Руки вон только болят. На огороде ничего, а как стирать начну… Вода-то горячая, ох, крутит… В холодной пробовала – не отстирывается. Вот я и задумала: машину стиральную купить. Коплю, откладываю с пенсии. Уж года четыре. По телевизору говорили: немецкие – самые лучшие. Как думаешь?

– А дочери? Почему не помогут?

– Да куда им! – старуха отмахивается. – Был бы сын… Не поверишь, – переходит на шепот. – Отродясь смерти не боялась. Чем такая жизнь… А теперь боюсь. Лежу и думаю: вдруг усну и не проснусь? Так и не узнаю: как это, когда машина стирает, а я рядышком сижу…

Она опускает голову: хочется встать и сокрушить этот новый мир, в котором есть все, кроме самой элементарной справедливости.

– Не надо, – она слышит свой потерянный голос. – Не копите. У меня есть лишняя. Вам привезут. На той неделе.

Старуха смотрит недоуменно. Глаза, выцветшие в борьбе с жестоким временем, подергивает тень.

– Нет-нет, денег мне не надо. Пожалуйста, не отказывайтесь, – она просит торопливо, боясь, что тень сгустится и примет форму нищенской гордости – единственного спасения от векового рабства и вековой нищеты.

– Я… Нет… – старуха делает шаг, протягивает руки. – Спасибо тебе, доченька… – обнимает, гладит по спине.

Ее пронзает электрический ток. Сильный. Сильнее, чем все силы разума. Торопясь, пока не хлынули слезы, встает и идет к двери. Дверь не поддается.

– Я т-те вырвусь! Морда паразитская!.. Стой, нечистая сила!

Она оборачивается растерянно. Из-под кровати что-то порскает. Загораживая дверной проем, старуха машет руками. Огласив дом отчаянным мяуканьем, тощая тень кидается в угол.

– Всю ногу оцарапал… – припадая на правый бок, хозяйка кота ковыляет к двери. – Гляди-ка, – задирает юбку. – Думала, с мясом вырвет.

Она смотрит сочувственно: царапина, но неглубокая. Не до крови.

– Ох, дождешься у меня… Когти-то повыдергаю, – старуха возится с замком. – А ты весной приходи. Дам тебе отростков. Черной смороды. У меня хорошая, крупная…

– Спасибо, – она выскальзывает на крыльцо. – На моем участке не вырастет. Земля плохая…

– Дак хорошую купи, – старуха выходит следом. – Пару машин. Договоришься в ДЭКе. Грядки сделаешь.

– Времени нет. Работа…

– А сын на что? Сына попросишь. Ты помрешь, ему отойдет. Тоже дети народятся. Он помрет – всё им…

– Да-да, попрошу…

Она идет по тропинке. Из глаз льется вода. Горячая, как кровь. Течет по щекам. Она ничего не видит, только чувствует слабые руки – утешают, гладят по спине.

«Помирилась. Я с ними помирилась», – бормочет безумные слова.

Прижимая к груди папку с документами, поднимается по склону. Дойдя до калитки, оборачивается к лесу, словно они там: родители, с которыми как будто помирилась. Во всяком случае, с матерью. Обещала стиральную машину. «Проще отсюда, из Соснова. Отправлю Василия Петровича. Купит, заодно и подключит».

Она понимает: это все иллюзия. С живыми бы не вышло, ничего, никакого мира. Но так все равно лучше, чем злость, горечь, непримиримость.

Вдали, меж деревьев, сияет что-то красное.

– Идиоты. С ума сошли. Им-то что, сядут и уедут… – она срывается с места. Идет по тропинке решительным шагом. Впереди, за дорогой, ведущей к линии Маннергейма, мелькают березовые стволы. Обочины поросли молодым ельником. Можно поискать тропинку, но она идет напрямик, раздвигая еловые лапы: сейчас она им покажет…

Перед ней пустая поляна. «Сбежали?..» Ни дымка, ни следа от костра. Только красный диск: солнце – хозяин света и тени, блага и зла, рождения и смерти – догорает между сосен, прежде чем уйти с земли.

Старуха сказала: «Попросишь сына…» Теперь, когда умершая мать назвала ее доченькой, мысль о сыне не кажется безумной. Сорок семь – не старость. Полгода назад прошла диспансеризацию, сдала все анализы. Гинеколог сказал: гормональный фон в норме. В Италии хорошие клиники. Если поставить цель…

«Надо только решиться…» – закатное солнце, жаркое и открытое, звенит в ушах.

Когда сын подрастет, она свезет его в Мадрид, найдет смешного дядечку, одетого в старинную куртку. Это нетрудно, у нее осталась карточка. Наберет номер, скажет: «Я – та самая женщина из России, которую интересует одна-единственная картина». Он спросит: «Госпоже понадобились мои услуги?» – «Да, – она ответит. – Только не мне. Сыну. Теперь ему пятнадцать. Это я – торговка. А он – талантливый мальчик. Мечтает стать писателем». – «Госпожа хочет, чтобы я рассказал про инквизицию?» – «Нет-нет, – она покачает головой. – Инквизиции не надо. Я хочу, чтобы вы показали ему подлинник: фигуры, одетые в костюмы времени. И другие: маленькие и голые. Помните, вы назвали их жертвами? Скорей всего, он будет писать по-итальянски, но его родина – Россия. Тот, кто хочет стать писателем, должен знать и помнить…»

Она стоит на краю поляны, дожидаясь, когда солнце наконец закатится. В темноте такие вещи выговорить проще: если сын спросит, она найдет что сказать. Твой дед был хорошим человеком. Второсортный писатель – не смертный грех.

Последние лучи обливают стволы сосен. На мгновение ей кажется: не деревья – багровые отсветы. Лес – щит дикаря, пляшущего перед древним костром… —

* * *

Он сидит над горячей чашкой, дожидаясь, пока чай немного остынет.