Читать книгу "Правек и другие времена - Ольга Токарчук"

Четыре основные алгебраические операции:

Сложение Вычитание Умножение Деление.

Четыре меры:

Ширина Длина Высота Время.

Четыре состояния вещества:

Твердое тело Жидкое тело Газ Плазма.

Четыре строительных основы ДНК:

Тимин Аденин Гуанин Цитозин

Четыре темперамента по Гиппократу:

Флегматик Меланхолик Сангвиник Холерик.

И список все не завершался. Он и не мог быть завершен, потому что тогда завершился бы мир. Так думал Изыдор. Он думал также, что напал на след порядка, который действует во всей вселенной, на своеобразный божий алфавит.

Со временем выслеживание четверояких вещей изменило сознание Изыдора. В каждой вещи, в каждом малейшем явлении он видел четыре части, четыре стадии, четыре функции. Он видел следующие друг за другом четверки, размножение их до восьми и шестнадцати, постоянное изменение четвероякой алгебры жизни. Для него уже не существовало цветущей яблони в саду, это была четвероякая компактная структура, состоящая из корней, ствола, листьев и цветов. И что интересно — четверка бессмертна: осенью на месте цветов были плоды. Но то, что зимой от яблони оставались только ствол и корни, Изыдор должен был еще обдумать. Он открыл закон редуцирования четверок до двоек: двойка является состоянием отдыха четверки. Четверка становилась двойкой, когда спала, как дерево зимой.

Вещи, которые не обнаруживали сразу своей внутренней четвероякой структуры, представляли для Изыдора вызов. Как-то он разглядывал Витека, который пытался объездить молодого коня. Конь брыкался и сбрасывал ездока на землю. Изыдор подумал, что композиция, называемая в быту «человек на коне», лишь на первый взгляд кажется состоящей из двух элементов. Прежде всего, конечно, есть человек и конь. Есть также и третье, а именно человек на коне. А где же тогда четвертое?

Это кентавр, нечто большее, нежели человек и конь, это человек и конь вместе, дитя человека и коня, человека и… козы — внезапно пришло в голову Изыдору, и он почувствовал снова то самое уже давно забытое беспокойство, которое оставил ему Иван Мукта.

Время Миси

Мися долго не хотела обрезать своих длинных седых волос. Когда приезжали Лиля и Майя, они привозили с собой специальную краску и за один вечер возвращали волосам Миси былой цвет. У них было чутье — они всегда выбирали именно тот оттенок, который нужно.

Но вот в один прекрасный день что-то на нее нашло, и она попросила обрезать себе волосы. Когда крашеные каштановые локоны упали на пол, Мися посмотрела в зеркало и поняла, что она — старая женщина.

Весной она написала Попельской, что не примет дачников.

Ни в этом году, ни в следующем. Павел пробовал протестовать, но она не слушала его. Ночью ее будили сильный стук сердца и пульсация крови. У нее опухали руки и ноги. Она смотрела на свои ступни и не узнавала их. «Когда-то у меня были красивые пальцы и тонкие косточки. Мои икры напрягались, когда я шла на высоких каблуках», — думала она.

Летом, когда приехали дети, все, кроме Адельки, они отвезли ее к врачу. У нее была гипертония. Теперь ей нужно было глотать таблетки и нельзя было пить кофе.

— Что это за жизнь без кофе? — хмыкнула Мися, вытаскивая из буфета свою кофемолку.

— Мама, ты как ребенок, — сказала Майя и забрала у нее кофемолку.

На следующий день Витек купил в магазине большую банку кофе без кофеина. Она притворялась, что ей нравится, но когда оставалась одна, молола зерна драгоценного, отпускаемого по карточкам настоящего кофе и запаривала его в стакане. С пенкой, как она любила. Садилась на кухне у окна и смотрела в сад. Слышала шелест высоких трав — некому уже было скашивать их под деревьями. Она видела из окна Черную, луга Ксендза, а за ними Ешкотли, где люди строили все новые дома из белых блоков. Мир уже не был таким красивым, как когда-то.

В один из дней, когда она пила свой кофе, к Павлу приехали какие-то люди. Она узнала, что Павел нанял их для строительства склепа.

— Почему ты мне не сказал? — спросила она.

— Хотел сделать тебе сюрприз.

В воскресенье они пошли посмотреть на глубокий котлован. Мисе не понравилось место — около могилы старого Божского и Стаси Попугаихи.

— Почему не рядом с моими родителями? — спросила она.

Павел пожал плечами.

— Почему, почему, — передразнил он. — Там слишком тесно.

Мисе вспомнилось, как когда-то они с Изыдором разъединили супружескую кровать.

Когда они уже возвращались домой, она бросила взгляд на надпись при выходе с кладбища.

«Бог видит. Время ускользает. Смерть догоняет. Вечность ждет», — прочитала она.

Наступивший год был неспокойным. Павел включал на кухне радио, и они втроем с Изыдором слушали сообщения. Правда, понимали из этого не слишком много. Летом приехали дети и внуки. Но не все. Антек не получил отпуска. До поздней ночи потом сидели в саду, пили смородиновое вино и спорили о политике. Мися машинально посматривала на калитку и ждала Адельку.

— Она не приедет, — сказала Лиля.

В сентябре дом снова опустел. Целыми днями Павел объезжал на мотоцикле свои невозделанные поля и присматривал за строительством склепа. Мися звала Изыдора вниз, но он не хотел спускаться. Он корпел над листами старой бумаги, на которой чертил нескончаемые таблицы.

— Обещай, что, если я умру первая, ты не отдашь его в дом престарелых, — попросила она Павла.

— Обещаю.

В первый день осени Мися намолола в кофемолке порцию настоящего кофе, засыпала в стакан и залила кипятком. Взяла из буфета пряники. Кухню наполнил чудесный запах. Она придвинула стул к окну и пила кофе маленькими глоточками. И вдруг мир в сознании Миси взорвался, а его мелкие осколки посыпались вокруг. Она сползла на пол, под стол. Разлитый кофе капал ей на ладонь. Мися не могла шевельнуться, поэтому, словно зверь, попавший в силки, ждала, пока кто-нибудь не придет и не освободит ее.

Ее отвезли в больницу в Ташуве, где врачи сказали, что у нее было кровоизлияние. К ней каждый день приезжал Павел с Изыдором и девочками. Они садились у ее кровати и все время с ней разговаривали, хотя никто из них не был уверен, что Мися понимает. Они задавали вопросы, и иногда она шевелила головой, утвердительно или отрицательно. Ее лицо осунулось, а взгляд ушел куда-то внутрь, потускнел. Они выходили в коридор и пытались узнать у врача, что с ней будет, но врач казался поглощенным чем-то другим. В каждом окне больницы висели бело-красные флаги, а персонал носил повязки забастовщиков. Так что они вставали у больничного окна и сами пытались объяснить для себя это несчастье. Может, она ударилась головой и повредила себе все эти центры: речи, радости жизни, интереса к жизни, желания жизни. Или иначе: упала и испугалась мысли о том, какая она хрупкая и какое это чудо, что люди живут, испугалась того, что смертна, — и вот теперь, на их глазах, умирает от страха перед смертью.