Читать книгу "Замри и прыгни - Наталья Нечаева"

— Ректор? Друг? — в один голос выдохнули женщины и недоуменно переглянулись. Подумали они об одном и том же: если б Карел назвал Царя или Леву Черного, это было б логично. Один мир, одни интересы. Но когда тот назвал ректора, человека не просто милейшего, но — интеллигентнейшего…

— Ну да, — совершенно верно истолковал их реакцию хозяин, — конечно, вы правы! Доктор наук, академик просто не может дружить с такой темной личностью, как я. — Он весело расхохотался. — А между тем мы росли в одном дворе, он учился в одном классе с моим старшим братом, с тех пор и дружим. Кандидатскую у него защищал. Но! — Карел поднял указательный палец вверх. — Я всегда помню, кто он и кто я!

— Кандидатскую? — Зоя смутилась до откровенного горячего румянца, Рита сделала вид, что не может найти в сумочке номерок.

— Может быть, не станете торопиться? — Мужчина снова улыбнулся, не сводя глаз с Зои. — Шеф-повар готовит специально для вас свое фирменное блюдо, мне бы так хотелось вас угостить.

— Что за блюдо? — для порядка поинтересовалась Рита.

— Сюрприз, — по-прежнему сверля глазами Зою, сообщил хозяин. — Неужели вам неинтересно? Обещаю, это нечто особенное! И потом, вы еще не слышали нашу гордость — Петю Величко. Побывать в «Ладушках» и не послушать Петю… А его первый выход через семь минут.

Конечно, и Зоя, и Рита слышали об этом самородке, как называли юношу журналисты, с голосом Орфея и внешностью Леля. Люди, вкусившие его пения, говорили, что это — ангел. Ему предрекали мировую славу и все время пытались сманить то в Москву, то в Питер. Однако певец никуда не хотел уезжать, потому что его возлюбленная еще училась в школе. В общем, история была столь же романтической, сколь и невероятной. Тем более хотелось увидеть и услышать уникального юношу.

Женщины переглянулись.

— Может, задержимся на часок? — как бы между прочим спросила Рита.

Карелин застыл, ожидая ответа Зои. Та лишь пожала плечами, типа: как хочешь, мне все равно.

— Ну и славно! — расцвел мужчина. — Пойду, потороплю шефа.

Дамы вернулись к столу, чем вызвали бурное ликование громкоголосых немцев.

— Зоя, Грэтхен, — завопил Отто, — мы решили, что вы нас кинули!

— Бросили, — смеясь, поправила Рита. — «Кинуть» — на жаргоне наших бизнесменов означает обмануть, навредить.

— Правильно, — кивнул Иоганн. — Вы нас обманывали, когда в переписке сообщали, что будете рады нас видеть и готовы с пониманием отнестись ко всем нашим предложениям.

— Да-да, — страдальчески поддержал Отто, — а сами только вредите нашему здоровью. Мы не можем спать и есть. Я уже похудел на целый килограмм.

— Очень заметно, — согласилась Рита, кивнув на почти пустые тарелки из-под разнообразных блюд, которыми был уставлен стол.

— Вы нас извините, — смущенно улыбнулась Зоя. — Просто у нас некоторые проблемы по работе, был очень сложный день.

— Петр Величко, — объявили в микрофон.

— Грэтхен, — схватил Ритину руку Иоганн, — так давайте поможем друг другу и не будем расставаться до самого нашего отъезда!

— Тсс! — отобрала пальцы Рита и приложила один к губам. — Сейчас вы услышите русского соловья. Потом внукам будете рассказывать, что видели его живьем.

Запела скрипка. Нежно и вкрадчиво, словно пыталась рассказать о чем-то волнующе-тайном, неведомом и непостижимом. Ее голос ветерком пронесся по залу и, сконцентрировавшись в самом центре, поднялся вверх, к сверкающему огнями куполу, вонзился в него пронзительно и мощно, словно стремился, преодолев преграду, вырваться наружу, к небу и звездам. И вдруг, не сумев разорвать крепкие путы потолка и кровли, сорвался, обиженно и горько взрыднул и стал падать вниз, рассыпаясь на ломкие стеклянные осколки. На долю секунды, казалось, воцарилась светлая и прозрачная тишина, и тут же, словно подхватывая последнюю соскользнувшую с вершины ноту, не давая ей упасть и разбиться, возник голос.

Невероятно высокий и в то же время абсолютно мужской, полный, звучный, страстный, он заполонил большое помещение целиком, не оставив ни единой мало-мальски пустой щели. Сильным вольным ветром метался он меж стен, отражаясь от бревенчатых перегородок, столов, посуды, голов, платьев, еды. Не касаясь ничего и сам становясь всем.

Голос пел о счастье, надежде, мечте. О том, чего хочется мучительнее всего на свете и чему никогда не суждено сбыться.

Зоя почувствовала, как откуда-то из самых глубин, из неосознаваемого, потаенного, спрятанного даже от себя, повседневной и привычной, поднялась жгучая горячая волна то ли безумного счастья, то ли, напротив, такой же безумной тоски. В глазах стало колко и жгуче, в носу больно защипало, кожа на голове засвербила, яростно выталкивая из себя короткие волоски стильной прически и взметывая их дыбом.

Женщина подняла полные слез глаза, чтобы не дать соленому крику вырваться наружу, и тут же уткнулась взглядом в чье-то близкое лицо, встревоженное и сопереживающее. В нем как в зеркале отражались ее собственные чувства: смятение и терзание, боль и радость. И еще в нем был немой острый вопрос и немедленная готовность кинуться на помощь…

Карелин, а это был он, поймав Зоин взгляд, смутился и спешно задвинулся за стенку кабины.

Орфей пел недолго, всего три или четыре композиции, Зоя не считала. Да больше и не требовалось. Того накала и буйства чувств, что создавал его неземной голос, больше было просто не выдержать.

Стихли звуки, словно их втянули в себя бревенчатые живые стены, снова воцарилась тишина, еще более светлая и прозрачная. Будто только что прошел теплый очищающий дождь. В центре зала остался юноша. Высокий, тонкий, в белом концертном костюме, с копной длинных льняных кудрей.

Действительно Лель, — подумала Зоя.

И в этот момент откуда-то сзади, может, из соседней кабины, может, с какого-то из столиков, расположенных в затемненной нише, раздался истерично-визгливый женский голос:

— Пой еще! Я плачу!

— Давай! — поддержал женщину солидный грубый бас. — Ой, мороз, мороз!

— Цыганочку! — вклинился другой бас, тоньше и истеричнее.

Зоя не успела даже возмутиться этой бесцеремонности, так грубо и некстати разметавшей хрустальность чудесного голоса, еще звучащего в голове, как послышался грохот падающей мебели, зычный гогот, неровный тяжелый топот, и на площадку, где все еще стоял певец, вывалилась пьяная троица — квадратная в блестящем красном платье тетка и двое дородных пузатых мужиков.

Тетка, подняв почти до колен длинный подол, чтоб не мешался, резво потопала к юноше, размахивая пачкой денег, зажатой во второй свободной руке. Мужики тяжело переваливались следом, покачиваясь и стукаясь друг о друга.

— Ох ты, какой сладенький! — Предводительница впечаталась мощным торсом в неподвижно стоящего юношу, сунула купюры ему за пазуху, жарко и крепко обняла и звучно, на весь зал чмокнула в губы.