Читать книгу "Звездочет поневоле - Оксана Бердочкина"

Что, не веришь?!», – увлекшись, переспросила старуха и двинулась к буфету. «Вот гляди, у меня все в тетрадях записано, каждый платочек, как сшила, и из чего, год и число его продажи. Тетрадочки-то мне тоже перепали, я их долго высматривала, где подешевле, и всё же нашла. Дешевле не бывает, в миру не придумано, а я нашла!». Гость слегка покосился в дверном проеме и далее уверенно направился к буфету.

«Тогда отчего так скудно едите?»

«Что?», – нервозно переспросила старуха, заворачивая свое старое ухо в трубочку. «Да при чем здесь еда, милый. Вот посмотри, мне здесь всякого добра родственники мои передают. Я знаешь, все отстираю, перешью, где надо карандашом, ручкой подрисую, нашью что-нибудь хиленькое, дешевенькое и сложу в тележечку. Выйду на уличку, встану как надо, чтобы свет, верно, падал на мой товар. Чтоб никто не додумался, что это обноски, залатанные, и все подчистую хорошо продам, пока все на соплях держится. Месяц у меня не уйдет, милый, ежели я не отложу до пяти тысяч, оттого что продала и еще от пенсии полторы обязательно», – и здесь старуха сжала суховатые кулачки, и гость явно узрел выступающие еле заметные капельки крови на ее лице.

«Что это с вами?»

«Ничего, милый, ничего, это я просто давеча потратилась, очень неудобно… В гости ждала, пришлось торт купить к чаю, а гости-то и не пришли, уж как месяц прошел. И куда мне его теперь? Думаешь, обратно возьмут?», – угрожающе раздражалась старуха.

«Возьмут, непременно возьмут», – успокаивал гость.

«Возьмут, а сроки-то как же? Срок годности? Я бы его, может даже, еще очень выгодно-то и обменяла». Старуха задумчиво уложила тетради, продолжив что-то напевать про свои домашние тапочки, что носились ею, уже как двенадцать лет, и еще про какую-то особо удобную ей колбасу. Вроде как частенько она ее на тонкий ломтик хлебушка клала в виде одного скромного колечка, что не более трех сантиметров в ширину и кого-нибудь за вбитый гвоздик угощала, но прежде обязательно переспрашивала дважды: «Проголодались или нет?». И если отказывались, то в ее душе и в сердце по-настоящему хорошо становилось, оттого что все бесплатно сделалось.

Гость был сражен тем откровением, что несла неизвестная ему старуха, и он отметил приглянувшийся ему факт: «Ну, в самом деле, ведь я ее не знаю».

«Я, бывает, ночами не сплю, так мучаюсь от потраченного. Вот глазом не вышла, сказали болезнь, есть необходимость оперировать, но нет во мне сил заплатить им, я и рада, но как представлю, что моя любимая копеечка не в моей руке останется, сразу тошно делается. Нехорошо. А так-то я стараюсь, все бесплатно выкраиваю, там сплутую, здесь надую, словно шарик голубой в небо летит, и мир во мне расцветает».

«Знать бы мне свое предназначенье», – внезапно перебил гость, как бы не находя себе места в обстоятельстве того случайного пребывания в гостях у старухи. «Кажется мне, что здесь и живых-то нет», – и гость аккуратно приложил ладонь к овальному столу, будто веря в то, что данная вещь это докажет.

«Так день рождения уж как в ноябре!», – уверенно воскликнула старуха, настраиваясь на ублажения.

«День рождения?», – для себя пояснял гость.

«Тот самый, – и старуха указала на одинокую книгу, стоящую на голых полках. – У Федора», – продолжила она.

«И что?»

«Посланнице-то от апостола Петра, миленький», – с хрипом простонала старуха и все более свернулась, увеличивая горб.

«Мне так и не удалось ее продать, это было моим наважденьем. Всех пристроила, а эта как в полку вцепилась, тридцать тысяч за книжечки-то выручила. По-доброму-то в копеечку их всех перевела, все как мне нравится. А эта и мокла, и горела, и воровали ее у меня, позднее, правда, подбрасывали… как непрочитанная, как окаянная».

«А вы читали ее?», – утомленно поинтересовался гость, остро приглядываясь в переплет.

«Ах, Шуга, Шугочка! Сахарный мой! Да прости ты меня, прости, нет мне ни места, ни времени, ни царства без твоего прощения», – и здесь старуха заслезилась, чего-то выторговывая.

«Странно, что вы знаете мое имя. Я не представлялся еще», – шепнул утомленный гость.

«Шугочка, да ты не понял… Ты только прости меня, прости глупую, молю прости. Ослабь мои скитания!», – и старуха ухватила себя за горло и, все более вдаваясь в раздраженье, на глазах уменьшалась в размерах.

Гость ошеломленно всмотрелся в корешок книжки, зачитав на нем: «Преступление и наказание», и с недопониманием продолжил: «Простить? Да за что же? За что простить, я вас совершенно не знаю».

Старуха испуганно ухватилась за пряди своих седых недлинных волос, словно боялась, что гость обернется к входу, и с ревом залепетала, проясняя каждое слово: «Пусто здесь все пусто, всем тем деньгам, что я на балконе своем замуровала! Что ж ты, не видишь? Не ощущаешь? Что мытарь я! Мытарь уже давно, нет меня. Нет мне царства, прости меня. Прости меня! Молю! Прости меня!»

Сказки спутались. Высохли летние бледные бабочки между нотных страниц. Все витрины снов его гласили «молю», – он резко очнулся, прощаясь со своим сновидением, очевидно, припомнив состаренное обстоятельство. Это было юное лето. Шуга двигался по Арбату, заметив седую худощавую старуху, та все что-то успешно предлагала прохожим, и новый юнец остановился с наивным для себя любопытством.

Впоследствии приобретенные у нее на последние деньги новые брюки оказались с секретом, так как обновку примерить, увы, было нельзя, разве что к себе приложить. Брюки были распороты по швам и двумя половинками распроданы в совершенно разные руки. Он вспомнил все детально и, желая отвернуть память еще лежа в постели, смело перевернулся на отдохнувший бок.

Свидетель

– Мне, пожалуйста, зеленый чай «Халат на голое тело», два грамма шоколадной крошки и ложечку мятного джема, – похихикал, гнусавя, зажженный Пятнышко, растирая малюсенькую ладошку, еще не отпуская официанта. – А вы что предпочитаете после встречи с демонами? – внезапно обратился он к излишне напряженному собеседнику.

– Как всегда… Водка и кубик темного сахара.

– Все сладости. А о чем говорят в Париже? – поддерживал нечистый, постукивая указательным пальцем, будто заело, и в полутемном салоне растопленным ирисом ударил экспрессией блюз.

– Я никогда там не был, – сухо промолвил гость, осушая мигом принесенную ему водку.

– Надо же, такой богатенький и в Париже не был. Наверное, все удивительное есть странное. А где же вы были все это время? Мы вас искали. Возможно, город Копер глядел в вас?

– Нет. Все это время я жил на улице Заразная в Новых глубинах, – поэтично выдыхая, откровенничал гость, применяя принесенный ему табак.

– Что вы говорите! Жилье в Дубаи – это так дорого, – залепетало Пятнышко, заламывая пальчики. – У них есть то, что мы оттуда снизу – сюда наверх толкаем.

Гость глядел ему в самую глубь, тот еще в самый первый момент их нарисованной встречи был для него бесплоден на разговор, невероятно скучен и по обыкновению прост. Он принимал эти обстоятельства встречи как неистребимую данность, как что-то что нужно однажды пережить и остаться таким же, как был до этой противной минуты.