Читать книгу "Меч на ладонях - Андрей Муравьев"

Онисий Навкратович и Сила Титович слаженно поклонились. Тайный смысл путешествия, который давно подозревали Сомохов и Малышев, явился наконец на свет божий.

Властитель самой большой христианской страны милостиво кивнул:

– Горюю я вместе с венценосной богопомазанной супругой моей над смертию ее родителя. Но по душе мне дары сии. – Немец повел рукой в сторону сундуков. – Можете заверить своего государя, что я непременнейше приму меры, чтоб Византия или угры не беспокоили пределы Киевского каганата до тех пор, пока венценосный брат мой, Михал Дмитривич, будет править в этой стране.

Император бросил взгляд на открытые сундуки с дарами, кивнул казначею, отчего тот затрусил к новгородцам, и поставил шахматную ладью на столик.

– Я знаю, что у моей дражайшей супруги накопилась уйма вопросов к гостям из ее пределов. – Генрих говорил властным, но негромким голосом. – Посему оставляю ее удовлетворить свое любопытство, а мы… – Он обвел взглядом придворных. – Мы, пожалуй, до обеда кабанчика завалим.

Генрих расхохотался. Жизнь была прекрасна…

4

После ухода императора Кондрат Будимирович пригласил посланцев киевского князя к столу. Дочь Всеволода Старого понемногу приходила в себя после скорбной вести. Фрейлины, за исключением маленькой блондинки, по-прежнему сидевшей у ног госпожи, окружили государыню, словно создавая защитный редут от гостей, приносящих такие дурные новости.

Но у Адельгейды еще оставались вопросы.

Онисий Навкратович и Сила Титович чинно и не спеша делились с бывшей киевской княжной последними сведениями о судьбе ее семьи, пересказывали новости из Суздаля, Чернигова, Мурома, Киева и Новгорода. А главное, поведали, кто на ком женился или кто за кого замуж вышла. А если успела, то и родила кого. В общем, все то, что составляет главный интерес слабой половины (спорное утверждение!) человечества во все времена и во всех социокультурных слоях. А в это время Костя Малышев пялился на куколку, сидевшую у ног императрицы.

В упор, до неприличия.

Уж и фрейлины императрицы поподжимали губки, выражая презрение к мужлану, вытаращившемуся на благородную дворянку. И сама государыня, отвлекшись от новостей, осуждающе покачала головой. А Костя все глазел и глазел на белокурое чудо, старательно морщившее курносый носик при попытке извлечь чистый звук из необычного музыкального инструмента.

Так вляпаться ему еще не приходилось.

Маленькой красавице наконец удалось сыграть достойную мелодию. Она радостно вскрикнула и торжествующе поглядела на свою госпожу, после чего медленно осмотрела зал.

– Ну что, Иоланта, у тебя получилось? – Голос Адельгейды был мягок и полон грусти. Даже интересные новости не смогли перебить скорбь. Вопрос был задан по-русски, так что все новгородские посланцы поняли его смысл.

Личико сидящей девушки лучилось счастьем. Она кивнула и, не довольствуясь простым кивком, разразилась тирадой, тоже по-русски, описывая прелести гишпанской мандолины или гитары.

– Умница, – прошептала императрица и погладила сидящую малышку по выбивающимся из-под чепца белокурым локонам.

Та зарделась от удовольствия.

– Можно? – спросил Малышев, рукой показывая на гитару.

Адельгейда удивленно изогнула бровь.

Тут же встрял Сомохов:

– Мой товарищ очень неплохо играет на этом инструменте и хотел бы усладить слух прекраснейшей из смертных своими жалкими познаниями на ниве музыки.

«Если я правильно понял…» – одними губами для Горового и Малышева добавил он.

Не сводя восторженного взгляда с красавицы Иоланты, по-прежнему сидевшей у ног императрицы, Костя принял из рук слуги инструмент.

Он действительно неплохо играл на гитаре – шестиструнной или семиструнной. Но у полученного инструмента было десять струн.

Решив, что отступать поздно, занесенный в далекое прошлое представитель советской музыкальной школы перенастроил шесть нижних струн. Получалось довольно неплохо.

Взял несколько аккордов. Лучше, чем в подъезде или на улице, хотя и хуже, чем дома у камина.

– Ну что, скоморох, долго нам ждать? – Вопрос, заданный нежнейшим голоском, но негодующим тоном, слетел из уст той самой Иоланты, обиженно дувшейся на госпожу за то, что та отдала ее инструмент какому-то проходимцу с опухшей рожей.

Костя пробежался пальцами по струнам. Очень, очень неплохо.

«Как там – Dm, G, С, А?»

Попробовал, вспоминая, аккорды, а правая рука уже пустилась в нежный перебор.

По залу пронеслось:

В мой старый сад, ланфрен-ланфра,

Лети, моя голубка.

Там сны висят, ланфрен-ланфра,

На всех ветвях, голубка.

Ланфрен-ланфра, лантатита.

Там свеж ручей, трава густа,

Постель из ландышей пуста.

Лети в мой сад, голубка.

Мы легкий сон, ланфрен-ланфра,

Сорвем с тяжелой ветки.

Как сладок он, ланфрен-ланфра,

Такие сны так редки.

Ланфрен-ланфра, лантатита.

Но слаще сна твои уста.

И роза падает с куста

Тебе на грудь, голубка.

В моем саду, ланфрен-ланфра,

Три соловья и ворон.

Они беду, ланфрен-ланфра,

Любви пророчат хором.

Ланфрен-ланфра, лантатита.

Свети, прощальная звезда,

Любовь последняя чиста.

Лети в мой сад, голубка.

Перевод старой французской баллады у авторов получился совсем неплох.

Когда Костя пел эту песню в своей той жизни, многие девушки убеждали его, что его голос очень даже. Сейчас Малышев старался, как мог.

…Прозвучал последний аккорд, руки привычно отставили хитарьеру, и Костя смог оценить разницу в музыкальном образовании. Немецкие матроны сидели замерев. У Адельгейды и Иоланты были открыты рты. Последняя провела в качестве воспитанницы Евпраксии три года при дворе маркграфа и считала императрицу кем-то вроде старшей сестры. Она неплохо понимала по-русски, хотя говорила с трудом.

«Знай наших!» – пробежала довольная мыслишка при взгляде на произведенный от выступления эффект.

Первой очнулась хозяйка замка.

– Еще что-нибудь можешь сыграть? – Голос звучал чуть с хрипотцой.

Костя кивнул.

– Про любовь, – добавила Иоланта, чьи глаза подозрительно заблестели.

Костя кивнул еще раз и начал:

Гори, гори, моя звезда,

Звезда любви приветная.

Ты у меня – одна заветная.

Другой не будет никогда…