Читать книгу "Земля Великого змея - Кирилл Кириллов"

— Не исключено. — Кортес оторвался от созерцания кровавого побоища на озере. — Они склонны терять самообладание и в менее серьезных случаях. А тут такое…

— Мне кажется, надо воспользоваться благоволением Божьим и убраться отсюда подобру-поздорову, пока он не передумал.

— А если змей решит выбраться на берег в той самой уютной бухточке, про которую говорил Сандоваль? Тогда мы сами зайдем в его пасть. Останемся на месте и посмотрим, куда двинется это чудовище, когда покончит с последней лодкой.

— По-моему, — оглядывая озерный простор невооруженным глазом, пробормотал Альварадо, — от флотилии и так уже остались только обломки, а чудовище движется в нашу сторону.

Глава десятая

Соль разъедала царапины, озерные гады тыкались в ноги, пробовали на зубы и клешни грязные лохмотья, в которые превратились куртка и панталоны. Белую рубаху он потерял еще где-то на помойке. Вода была не очень холодной, но Мирослав успел порядком закоченеть. Наконец, когда воин уже почти отчаялся дождаться посланцев, доски над его головой заскрипели под тяжелыми, властными шагами. Мешики знали, что ни одного испанца или даже талашкаланца на десяток верст вокруг не сыскать, потому ходили не опасаясь, без свиты и почти без охраны.

Мирослав вытянул из ножен клинок и погрузился по самые ноздри. Замер, стараясь дышать так, чтоб по воде не пошли круги от неосторожного движения.

Канат привязанной невдалеке лодки дернулся, подтягивая ее к лесенке, нижний край которой тонул в воде. По ступенькам прошлепали босые пятки, и гребец в одной набедренной повязке спрыгнул на дно. Перебежал на корму и налег на весло, разворачивая лодку боком, чтоб послам было удобнее подниматься, вернее, спускаться на борт. Узорчатые доски обшивки мягко ткнулись в ступени, кто-то невидимый из-за нависающего края осторожно зацепил за борт трап-дощечку. Едва коснувшись ее ногой, в лодку перепрыгнул высокий мешик — судя по уверенной повадке, внушительному мечу и небольшому закинутому за спину щиту, охранитель знатного тела. Под его иссеченной шрамами кожей опытного бойца лениво перекатывались упругие мускулы.

Следом заскрипели сандалии первого касика. Слуга подвел его к трапу и небрежно, как снулую рыбу, подтолкнул к вытянутой руке телохранителя. Воин грубовато ухватил пухлые пальцы знатного и потащил в лодку так, что у того перья на шапочке задрожали. Касик вздрогнул, но не запротестовал.

Пропало государство, вскользь подумал Мирослав, если холопы начинают вести себя как господа, а господа терпят как смерды. Ловить уже нечего. Другой касик был препровожден в лодку тем же манером, за ним третий. Рассевшись на специально приготовленные подушечки, они замерли словно истуканы, ожидая отплытия. Слуга, без особого почтения перебравшись через их ноги, взялся за опахало из птичьих, с зеленоватым отливом, перьев и замахал с ленцой. В лодку спрыгнул второй гребец, следом еще один телохранитель. Он был старше первого, сложением напоминал куст можжевельника[45]и двигался не так проворно, вразвалочку. Но цепкий взгляд маленьких глазок, утопленных под тяжелым лбом, не сулил ничего хорошего любому, кто рискнет даже косо посмотреть на опекаемых им.

Мирослав дождался, когда гребец стал отвязывать швартовый канат, и без всплеска погрузился в прибрежную муть. Взял кинжал в зубы, толкнулся от опоры и поплыл по-лягушачьи, раздвигая ладонями жирные водоросли.

Выброшенный в озеро недавним потопом кусок стены ощерился ему в лицо зазубринами битого кирпича. Стая мелких рыбешек прыснула во все стороны от припорошенного илом трупа в тяжелой кирасе. Мирослав вгляделся — солдатская кираса, не Ромкина, да и размер не тот. Блеснуло в грязи донышко серебряного блюда. Над головой замаячило выпуклое днище лодки с бурунами от весел по бокам. В несколько сильных гребков обогнав посудину, он остановился, взял кинжал в руку на испанский манер, обратным хватом, и, оттолкнувшись ногами от податливого дна, устремился вверх.

Соленая озерная вода пробкой вытолкнула Мирослава. Как разгневанный Посейдон, в брызгах пены возник он над темными волнами. Стремительным движением воткнул полуаршинное лезвие в яремную вену старого охранителя, прихватил за шею гребца с кормы и вновь погрузился в пучину.

Тяжело осевшая в воду лодка медленно скользила по водной глади. Молодой высокий мешик с иссеченной шрамами кожей опытного бойца, под которой лениво перекатывались упругие мускулы, склонив голову, задумчиво наблюдал, как убегают из-под острого носа белые пенные следы.

Эта работа надоела ему хуже горького плода какао. Почти все друзья его детства воюют с проклятыми teules на дамбах, многие геройски погибли, а он уже несколько лет вынужден охранять этих зажравшихся бездельников неизвестно от. Лодку качнуло. Из горла касиков за его спиной исторгся полузадушенный всхлип. Охранитель резко обернулся. Через плечо замершего с поднятым веслом гребца, поверх перьевых шапочек послов он заметил, что его начальник, схватившись за шею, медленно валится вбок, а из-под пальцев его бьют фонтанчики темной крови. Гребца не было вовсе, только подозрительно бурлила вода за кормой.

Что происходит?! Мешик вскочил на ноги. Касики прянули в сторону, лодку качнуло, чуть не выбросив его за борт. Помянув властителя преисподней, он выхватил меч, обогнул замершего гребца, протиснулся через круглые бока касиков и оказался на корме. Чуть не поскользнувшись на забрызганном кровью днище, склонился к телу своего начальника. Серое лицо и закатившиеся глаза не оставляли сомнений, что его дух уже предстал пред очи великого Тескатлипоки.

Брезгливо взяв мертвую голову за пучок волос на затылке, он приподнял ее со дна и осмотрел рану, из которой уже почти не сочилась кровь. Неширокая, с ровными краями, но очень глубокая. Так ударить мог только опытный воин. Гребец? Он, конечно, крепкий мужчина и умеет держать оружие в руках, но чтобы так? И чем? Ножа-то у него не было, проверяли перед отплытием. И зачем? И куда подевался? Выпрыгнул за борт? Но тогда почему его не видно на воде? До берега он доплыть все равно бы не успел. Спросить у касиков?

Охранитель хотел повернуться к притихшим знатным, но вода за кормой снова вспенилась и на поверхность белесым рыбьим брюхом всплыл гребец. Выпученные глаза, разинутый рот, в котором плескалась озерная вода, и волокна тины на лице неопровержимо указывали причину смерти утопление. Но уж утонуть-то по своей воле всю жизнь проведший на воде мешик никак не мог. Разве что не по своей. Телохранитель перегнулся за борт, всматриваясь в темную воду.

Кинжал, зажатый в белой руке teule, молнией сверкнул из-под воды и оставил на горле мешика красный росчерк. Приблизилось на мгновение, обожгло холодными глазами и исчезло за границей видимости суровое лицо. Боль пронзила от макушки до пят и сразу прошла, укрытая темной пеленой.