Читать книгу "Игры рядом - Юлия Остапенко"

Теперь я понимаю, что просто чувствовал приближение Ржавого Рыцаря, но, если бы я осознал это тогда, мысль о моем преследователе меня вряд ли бы успокоила.

Я искал Флейм, а нашел другую. Совершенно на это не рассчитывая.

— Эван! Вот ты где!

Помню, в детстве так кричала моя дорогая матушка Элизабет, двадцатилетняя жена неудачника-отца — всякий раз, когда намеревалась подрядить меня волочь надравшегося папашу в их подобие спальни. И, услышав знакомое «вот ты где», я всякий раз бросался наутек, подгоняемый ее проклятиями и рыданиями.

Дарла, похоже, ни рыдать, ни проклинать не собиралась. Мы стояли по разные стороны зала на двух разных лестницах и, хвала Жнецу, чтобы добежать до меня, Дарле понадобилось бы преодолеть немалое расстояние. Я развернулся и дал деру, вспоминая чахоточные щечки моей дорогой матушки.

— Эван!

Я почти ненавидел ее в ту минуту. За изумление, за отчаяние, за гнев, прозвучавшие в этом крике. Не знаю, что она хотела мне сказать. Мне было на это плевать. Мне было плевать на то, что я провел в этом замке последние три дня ради нее. Наверное, я уже тогда всё понял, и какая-то часть меня испугалась. Испугалась, что всё не будет так легко. Испугалась красных глаз и ломаной улыбки Юстаса, ужаса в глазах Йевелин, пьяной дымки во взгляде Ларса. Это так отличалось от того, чего я привык бояться…

«Хотите поиграть? Ну давайте». Давайте. Жнец вас подери, давайте, давайте поиграем.

Я смотрел на почти карикатурно искаженное лицо Дарлы и думал об этом.

Давайте. Поиграем немножко.

Я рывком распахнул ближайшую дверь и, переступив порог, прислонился спиной к стене. Не знаю, успела ли она заметить, куда я вошел. Не знаю, что сделал бы, если бы через минуту она вошла следом и стала… что стала? Снова стаскивать с меня штаны? Я вдруг почувствовал такое отвращение к себе, что с минуту даже не мог понять, где нахожусь.

А это была оранжерея. Много зелени, пьянящий запах, белые и красные цветы, четкие силуэты мраморных скульптур. Пышные ветви низко склоняются над окнами, будто живые ставни. От этого внутри было почти темно.

И еще здесь было очень душно. Тяжелая, приторная пряность экзотических запахов затрудняла дыхание. Я попытался вспомнить влажный чистый запах лиственного леса — и не смог.

Я подошел к окну, машинально оттягивая воротник рубашки и чувствуя, как пылает лицо. Отодвинул ветви, толкнул тонкую резную ставню и привалился плечом к стене, судорожно вдыхая воздух.

А потом — одновременно — увидел Флейм и услышал это.

Флейм была в окне напротив. В окне комнаты, отведенной мне. Она стояла спиной, но я ее все равно узнал — по пальцам, судорожно вцепившимся в подоконник. Я знаю эти пальцы лучше, чем свои. Она как будто пятилась от кого-то и прижалась к самому окну — дальше ей некуда было отступать.

А это оказалось всего лишь частым эротическим придыханием, доносившимся из зарослей буйных белых цветов справа от меня. Временами сквозь него прорывался сдавленный неразборчивый шепот и легкие нервные смешки.

Не знаю, почему я посмотрел туда, откуда они доносились — точно так же, как не знаю, почему сбежал от Дарлы минуту назад. Теперь, привыкнув к совпадениям, слишком часто происходившим в моей жизни за последние годы, я склонен считать, что кто-то вел меня. Когда я бежал от Ржавого Рыцаря, когда избегал Дарлы, когда не хотел смотреть в глаза Йевелин Аннервиль — кто-то хотел, чтобы я делал всё это.

Я до сих пор не знаю, кто это был.

Но в тот миг он захотел, чтобы я посмотрел направо. И не просто посмотрел — отведя взгляд от прямой, как струна, спины Флейм, вытянул руку и осторожно отвел в сторону загораживающие вид зеленые ветви. Приторный запах ударил мне в лицо. Я прикрыл глаза (словно можно спастись от запаха, закрыв их), а когда снова посмотрел сквозь кусты, то увидел госпожу маркизу в расшнурованном корсете, роскошные груди которой с чувством и неподдельным энтузиазмом мял господин менестрель, лишь этим утром смотревший на меня чужими глазами и спрашивавший, наигрался ли я.

Меня не замечали. Я глазел на них не меньше минуты, интересуясь не столько бюстом маркизы, сколько состоянием моих несчастных мозгов. Я не верил в то, что видел. Отказывался верить. А когда понял, что не сплю и не брежу, мне вдруг стало так смешно, что я был вынужден зажать себе рот ладонью, чтобы удержать рвущийся из горла хохот.

Наигрался. Наигрался, значит, да?

Потом я шагнул вперед — отпущенная ветка больно хлестнула меня по щеке — и пошел к ним. Они опомнились, когда я был уже в двух шагах. Йевелин подняла глаза первой. И — о боги — улыбнулась мне.

Я отвел взгляд, схватил прилипшего к ней Юстаса за шиворот и дернул назад с такой силой, что сшиб его с ног.

Паника на его лице мгновенно сменилась злостью, как только он меня узнал. Вскочив, он отступил, смеряя меня взглядом, полным чего-то, что я мог назвать только ненавистью. Я на миг ощутил разочарование. Мне-то казалось, что это снова тот же Юстас… Тот, которого я оставил в Лемминувере, велев присматривать за Паулиной. Юстас из той жизни. Из той игры.

А у этого Юстаса по-прежнему были красные глаза. Этого Юстаса я не знал.

Но тогда это для меня еще ничего не меняло.

— Вы в своем уме? — спросил я, и мой голос прозвучал гораздо ровнее, чем я мог надеяться.

Йевелин снова улыбнулась, совсем слабо. Она свела края корсета обеими руками, но выглядело это не как жест стыдливости, а как еще большая провокация. Я невольно взглянул на то, что пытались спрятать ее тонкие белые руки, и тут же перевел взгляд на Юстаса.

— Убирайся отсюда.

— Какого хрена! — вспылил он. — Что ты себе…

Я послал ему такой взгляд, что он подавился окончанием фразы. Потом, видимо, поняв, что приключение сорвалось, выругался и пошел прочь, досадливо махнув рукой. Я почувствовал себя оплеванным.

Когда невидимая из зарослей дверь захлопнулась за ним, я повернулся к леди Йевелин. Она все еще улыбалась.

— Он бабник и полный кретин, — сказал я, глядя ей в лицо — проклятье, как же меня раздражала эта необходимость приподнимать голову, чтобы смотреть ей прямо в глаза! — Но вы-то еще не окончательно рехнулись? Сюда мог войти кто угодно! К примеру, ваш муж!

— Мог, — кивнула она, склонив голову набок. — Но вошли вы.

Я чуть было не выматерил ее, но сдержался. Отступив на шаг, я снова отвернулся.

— Приведите себя в порядок. Я прослежу, чтобы никто не вошел…

— Однако как вы любезны, милорд! — повысив голос, насмешливо проговорила она, и ее изучающий взгляд был таким явным, что я заметил его даже боковым зрением. — Застав знатную женщину в объятиях заезжего менестреля, вы не доносите ее мужу и даже не спешите присоединиться к забаве, а ведете себя как дуэнья, стремящаяся скрыть позор своей воспитанницы. Если у вас нет корыстных интересов поступать так, мне остается лишь изумляться тому, что вы живой человек, а не рыцарь из девичьих грез!