Читать книгу "Сети соблазна - Мэри Бэлоу"

– И мы будем ссориться на каждом шагу?

– Пока вы не дадите мне обещания, я тоже его не дам, – заупрямилась она. – Я буду ездить на торфяники каждый Божий день просто из чувства противоречия, и мы будем ссориться еще больше. Возьмете меня?

– Да, – кивнул он, – конечно, я вас возьму. Для этого вам не нужно мое обещание. Но не думайте, что я забыл о вашем обещании, Мэдлин. Обещайте, прошу вас.

– Ах, ну ладно. Хотя я уверена, что это просто смешно. Обещаю не ездить на торфяные болота, если рядом со мной не будет вас – или того, кого вы одобрите… сколько времени?

– Пять лет.

– Пять лет. Теперь вы довольны? У вас понятливая, послушная жена.

Она попыталась вызвать у него ответную улыбку, но он только мрачно смотрел на нее.

– Обещайте мне не иметь дела с Бисли, – сказал он. Она подняла руку и положила растопыренные пальцы ему на губы.

– Давайте на этом закончим. Давайте не будем больше ссориться сегодня ночью. Я просто смертельно устала от ссор. – Она усмехнулась. – Особенно когда вы совершенно не правы.

Он схватил ее за запястье и заглянул в глаза. Глубоко в его глазах таилась, кажется, боль. Но лицо его ничего не выражало.

Она слегка потрясла головой.

– Не нужно больше ничего говорить, – сказала она. – Прошу вас, Джеймс, не нужно больше ничего говорить.

Днем она презирала себя за то, как неизменно отдавалась его любовной игре, за то, что научилась принимать участие в этой игре и получать от нее удовольствие. Она презирала себя за то, что так охотно соглашалась утолить его потребность в ней.

Но ночью не существовало ничего, кроме Джеймса и его неспешной, умелой любовной игры. И ее желания прикасаться к нему и чтобы он к ней прикасался, желания любить и быть любимой. Она научилась быть в постели обнаженной и не смущаться даже при горящих свечах; научилась, где и как прикасаться к нему, как возбуждать его, как усилить его наслаждение, когда он был в ней. Она научилась двигаться так, чтобы увеличить свое собственное наслаждение, довести напряжение до высшей точки, а затем отпустить, позволяя Джеймсу довести ее до экстаза.

И вот вместо того чтобы продолжать ссору, они принялись медленно ласкать друг друга и нашли в телах всю гармонию, всю правоту, которой не было в остальных сторонах их жизни.

И Мэдлин, лежа под мужем и двигаясь в одном ритме с ним в те минуты, когда их желание взметнулось на вершину, как всегда не думала ни о чем, кроме как о ласкающем ее мужчине, ей хотелось произносить его имя снова и снова.

Джеймс, Джеймс…

Но как всегда, у нее еще оставалось немного рассудка, немного гордости, чтобы понимать: если она это сделает – она себя унизит. Потому что сейчас он знает только, что она испытывает к нему телесную тягу, как и он к ней. Этого не скроешь, и она не пыталась это скрыть. Но если она хотя бы один раз произнесет его имя во время ласк, он все поймет. И поймет, что в его власти превратить ее в рабыню.

Она скорее умрет, так и не выказав свою любовь, чем станет его рабой.

И так они кончили свою любовную игру, не произнеся ни слова. И когда он лег, устремив взгляд на полог над их головами при мерцающем свете одинокой свечи, она лежала, отвернувшись от него, уставившись на тени.

Оба они были удовлетворены и хотели спать. Оба снова стали очень одиноки и несчастны.

* * *

Джеймс в одиночестве ехал по берегу ручья, разделяющего владения его и герцога Питерли. Он возвращался после посещения одного из своих арендаторов, который все громче и громче жаловался – с тех пор как понял, что к его жалобам прислушиваются, – на то, что арендная плата слишком высока. Джеймс был с этим согласен, хотя еще и не сказал об этом арендатору. Он хотел поподробнее обсудить это с управляющим.

Кажется, все платят слишком большую аренду и получают слишком мало за свою работу. Первым порывом Джеймса было признать несправедливость заведенного порядка и немедленно все исправить. Но разумеется, если ты владеешь большими земельными наделами и несешь ответственность за всех, кто живет на них, непросто распознать, в чем заключается справедливость. Потому что если он разорит себя, чтобы удовлетворить всех, кто от него зависит, тогда в конце концов для них не будет никакого толку от его щедрости и чувства справедливости.

Дело это непростое, и Джеймс прекрасно это понимал.

Впереди, на берегу, показались какие-то люди. Дети, наверное, ловят рыбу. Он и сам, будучи мальчишкой, ходил сюда порыбачить, когда ему удавалось вырваться из дома – с Карлом Бисли.

Трава под лошадиными копытами была сырой. После их визита к Хуперам четыре дня, не переставая, лил дождь. Он никак не мог выполнить свое обещание поехать вместе с Мэдлин на торфяные болота. Но она, кажется, не очень-то огорчалась. Она занималась будущим званым обедом, который они собирались дать на следующей неделе. Как-то к вечеру к ним зашли Пальмер с сестрой, а потом и молодые Трентоны.

И еще она писала письма. Теперь Мэдлин взяла за правило сообщать ему всякий раз, от кого она получила письмо; подбородок ее при этом был вызывающе вздернут. Но о содержании этих писем она ничего не рассказывала. От Пенворта писем больше не было, и Джеймс не мог не почувствовать, как глупо было с его стороны возражать против переписки с ним. Ее помолвка с Пенвортом была разорвана год тому назад, и, судя по всему, этой весной в Лондоне между ними уже не существовало никакой особенной привязанности. Мэдлин получила письма от своей матери и братьев, от Эллен, от Анны и от Дженнифер Симпсон. Были и письма, адресованные им обоим – от Алекс и от Джин, свадьба которой была отложена до Рождества, потому что свадьба ее будущей невестки должна была состояться в этом месяце.

Мэдлин проводила много времени по утрам, отвечая на все эти письма. Она никогда не предлагала ему прочесть их. Иногда ему становилось интересно – что она пишет в ответ? Что она говорит о своем новом доме? О нем самом? Пишет ли она все как есть? Или делает вид, что все в порядке? Как-то трудно было представить, что Мэдлин рассказывает об истинном положении вещей кому-либо – кроме, пожалуй, своего брата-близнеца.

На берегу оказались трое детей, самый маленький был в слезах, старший презрительно не замечал его. Средний ребенок, девочка, гладила малыша по спине, утешая. На всех троих была одна удочка. Ее держал в руках старший мальчик.

– Что случилось? – крикнул Джеймс с другого берега. – Что, малышу не дают поудить?

Поняв, что его плач услышал взрослый, малыш захныкал погромче.

– Просто он уронил мячик в воду, а Джонатан не хочет доставать его, – объяснила девочка, продолжая свои бесполезные попытки успокоить маленького.

– Мячик вон там. Ему не будет даже по пояс, – сказал, не отрывая взгляда от удочки, тот, кого звали Джонатаном. – Пусть сам достает. Ему говорили, что нельзя играть так близко от воды.