Читать книгу "Чучельник - Лука Ди Фульвио"

Амальди вернулся в комиссариат и взял машину; ходить по улицам без сопровождения стало небезопасно. Его физиономия теперь постоянно мелькает на телеэкране и на страницах газет в связи с убийством антикварши. «Обезумевший город» наверняка кроет его последними словами, и Амальди сейчас вовсе не улыбалось встречаться с его представителями лицом к лицу. Когда машина подъехала, он велел шоферу отвезти его в больницу, а там припарковаться где-нибудь на стоянке, не слишком бросаясь в глаза.

– Переходим на осадное положение? – съязвил подчиненный.

– Не строй из себя героя, – посоветовал ему Амальди. – Тебе еще назад меня везти.

У входа ему преградила путь сестра, напомнив, что время посещений миновало.

Амальди предъявил удостоверение.

– Ну и что? – осведомилась женщина, приняв боевую стойку.

– Стреляйте, – бросил Амальди и, обойдя ее, направился к лифтам.

Сестра покачала головой, вернулась на свой пост и продолжила полировать ногти.

В ожидании лифта Амальди поглядел в обе стороны длинного больничного коридора и сразу узнал ее. Длинные ноги под больничным халатом, рассыпавшиеся по плечам волосы. Болезненно кольнуло сердце, захотелось отвернуться, спрятаться. Письмо, которое он ей написал, было, по сути, признанием в любви. «В любви и в трусости», – мысленно поправил он. В любви – потому что хотел избавить ее от страданий. В трусости – поскольку не был уверен, что найдет в себе силы вернуться к жизни.

Джудитта кивнула проходившей мимо женщине и направилась к двери. На миг Амальди увидел ее лицо. Красные глаза, безжизненно повисшие волосы, и все лицо какое-то потухшее, словно свет обходил ее стороной. Сердце у Амальди опять защемило, и он даже сделал шаг, чтобы броситься к ней, обнять, утешить. Но тут перед ним открылись двери лифта, Амальди отвлекся, а когда снова глянул в коридор, Джудитты уже не было. Он шагнул в лифт, нажал кнопку четвертого этажа и пробормотал:

– Джудитта.

На четвертом этаже лифт, дернувшись, остановился. Амальди вышел в коридор и повернул направо. В широком коридоре прохаживались больные и сновали сестры в белых халатах. Почти у всех в зубах сигарета.

Возле пепельницы с вывешенной над ней табличкой «Не курить» столпилось больше всего народу. Лица изможденные, желтые. Высокие двустворчатые двери, утопленные в массивных стенах, вели в большие палаты. В глубине коридор пересекался с другим коридором, поуже и потемней; там располагались одноместные. Амальди дошел до 423-й, постучал и открыл дверь, не дожидаясь ответа. Разобранная кровать Айяччио была пуста.

– Вам кого? – спросил женский голос у него за спиной.

– Я к агенту Айяччио.

– Сейчас не приемные часы, – заметила сестра.

– Знаю. Но я по срочному делу.

– Распорядок для всех один.

– Полиция. – Амальди показал ей удостоверение. – Где Айяччио?

– В рентгеновском. А мне надо прибрать в палате. Если будете ждать, так это час, не меньше. А в рентгеновский не пускают даже полицейских, – с торжествующим видом сообщила она.

Амальди обвел глазами палату. Она изменилась, с тех пор как он был здесь в прошлый раз, словно впитала в себя черты Айяччио. На кровати навалены книги, в рамочки двух безликих эстампов вставлены журнальные вырезки, на стене жирным карандашом выведены какие-то цифры, и даже солнечного света как будто больше просачивается сквозь планки жалюзи. Здесь явно обитает человек действия, а не больной, обреченно и смиренно ждущий смерти. Фрезе ему об этом не доложил. Амальди вопросительно глянул на сестру, которая ждала его ухода, уперев руки в крутые бока.

– Он сказал, что вы все оплатите. Что вы одна большая семья.

– Так и сказал? – улыбнулся Амальди.

– Да. А еще добавил: «Если что-либо вас не устраивает, можете меня убить».

Амальди сделал серьезное лицо.

– И правда.

– Хороший человек. Такой терпеливый.

– Да.

Амальди повернулся уходить и только тогда увидел пришпиленные к двери фотографии, с одним и тем же сюжетом и фоном; на каждой отпечатаны дата и время.

– Я сама ходила покупать ему фотоаппарат. Он непременно хотел, чтоб с моментальными снимками…

Амальди подошел рассмотреть снимки вблизи. Они были сделаны с интервалом в несколько часов. Как будто Айяччио вел учет происходившим с ним изменениям. Видимо, сравнивал их, вычерчивая в уме диаграмму своего прогрессирующего умирания. Жуткое зрелище. Впрочем, его можно понять.

– Каждый уходящий час очень важен для синьора Айяччио, – грустно сказала сзади сестра. – Часы теперь для него равны дням.

«Какой-никакой, а способ продлить жизнь», – подумал Амальди и вышел, не обернувшись.

На первом этаже он немного постоял, глядя в коридор, где до этого видел Джудитту, потом опустил голову и побрел к выходу из больницы.

XXIII

Профессор Авильдсен сообщил ректору, что отправляется в длительное путешествие и на этот семестр ему надо будет подыскать замену. Как он и предвидел, ректор разразился гневной тирадой на высоких, визгливых нотах, но стоило пообещать ему несколько ценных экземпляров для его коллекции, как глава университета мигом утихомирился и дал свое благословение. Авильдсен даже не ожидал, что ректора будет так легко подкупить. Не успел он до конца высказать свое предложение, как тот завилял хвостом, словно собака, которой показали кость. Они сошлись на фетише, фигурировавшем в обрядах некоего вымершего племени, и мумифицированной руке вождя, с помощью которой деревенские шаманы излечивают половое бессилие земляков.

Выйдя за порог университета, профессор представил себе, какое применение ректор найдет обещанным трофеям. Не иначе, старик из последних сил старается соответствовать молодой жене. А может, еще надеется произвести на свет наследника? Он презрительно усмехнулся. Как приятно, что университет ему больше не нужен. Конец фиглярству. Надев маску человека из толпы, он вполне может сойти со сцены в зал и притвориться одним из зрителей. Его судьба, его замысел позволяют ему это. Он ничем не рискует. Он один из них. Один из сирот.

Усевшись в машину, Авильдсен отправился в центр города, безжалостно давя мусорные пакеты, устилавшие дорожное полотно. Ему нужно провернуть одно дело, прежде чем он полностью посвятит себя своему замыслу. Он должен вручить подарок.

Профессор припарковался в положенном месте и дальше пошел пешком, вдыхая по пути липкий запах человечины. Шел быстрым шагом и мысленно переживал события последних насыщенных недель. «Бойня на рисовых полях», как окрестили ее охочие до мелодрам газетчики, стала для него знаком, указующим путь.

Вернувшись после той охоты на виллу, он сразу прошел в дортуар к своим животным. Обнял пса Гомера, чьи стеклянные глаза вышли не совсем удачно, вслушался в их успокаивающие голоса, ища внутреннего равновесия, гармонии. Но воздуху не хватало, и дурнота все усиливалась.