Читать книгу "Ориан, или Пятый цвет - Поль-Лу Сулицер"

Они сели на влажный песок. Молодой женщине вспомнилось детство. Она развлекалась, чертя пальцем на песке фигуры и буквы, потом выковыривала песчинки, застрявшие между пальцами ног. Она прилегла на спину, закрыла глаза. Время от времени приподнимала веки, чтобы полюбоваться прозрачной голубизной неба. Подумать только: два часа назад она боролась с огромными черными папками, похожими на гигантских пауков-птицеедов! Гуляющие вдоль берега смотрели под ноги — искали какую-нибудь замысловатую раковину для сувенира. Обернувшись, Ориан заметила мужчин в синих комбинезонах, суетящихся вокруг длинных шестов. Они устанавливали полосатые шатры, к удовольствию отдыхающих. Приближались солнечные дни. А на море сновали лодки под треугольными белыми парусами. Легкая зыбь рябила волны.

Сидя по-турецки, Ладзано спокойно рассматривал пейзаж. Ориан казалось, она знала, о чем он думал. Об эпизоде в «Санте»? Нет. Раз уж они вместе на этом пляже, лучше не говорить о прошлом. Да и вообще лучше ни о чем не говорить. Он тоже лег на спину, и Ориан по-настоящему заволновалась, словно переживаемый ею момент был кадром фантастического фильма. Режиссер скоро крикнет: «Стоп!» Однако игра не прекратится. Ладзано медленно повернулся к ней и улыбнулся со странным блеском в глазах. Не спрашивая разрешения, без малейшего объяснения — да и нужно ли было все объяснять? — подумала позже Ориан, — он поцеловал ее с горячностью, удивительной для бывшего кандидата в самоубийцы. Их поцелуй длился бы бесконечно, если бы это очарование не нарушили красный мяч, преследуемый пуделем, маленький мальчик и его папа.

Пришла помощь? Нет. Ориан приняла этот поцелуй как само собой разумеющееся, как порыв без продолжения — пока, во всяком случае. На обратном пути она в песке подвернула ногу и не запротестовала, когда Ладзано нежно массировал ее. Метод лечения был странным — доктору потребовалось продвинуть руки до бедер. Но лечение оказалось эффективным: она тотчас почувствовала себя лучше.

Устроились они на террасе «Гранд-отеля», выбрав столик у большого окна. Ориан чувствовала, как в ней поют стихи Марселя Пруста, которого ее мать ставила первым в умении найти связь прошлого с настоящим, за последовательность, связывающую людей друг с другом независимо от поколений и возраста. А она сама, Ориан, почему вдруг она оказалась связанной с Эдди Ладзано, о котором знала так мало? Сердце начинало громко стучать, как только она думала о нем.

Им подали чай с бисквитными пирожными, заставившими Ориан улыбнуться. Оба еще ничего не сказали, по крайней мере существенного. Все читалось в глазах и молчании, в его манере улыбаться ей. Они избегали слов, которые могли бы отдалить их даже на бесконечно малое расстояние. Ладзано мог быть беспощадным — это Ориан обнаружила во время второго допроса. Одновременно Ориан взволновали его хорошие слова об отце. У них появился общий исключительный отец. Мало-помалу столкновение общих интересов, незначащие, но волнующие детали привели молодую женщину в особое состояние духа, состояние всепрощения. Она не могла бы сказать, когда с ней случалось такое. Ладзано подошел к пианисту. Они обменялись несколькими словами, которые Ориан не слышала. Затем музыкант в черном костюме приблизился к своему инструменту, выпил глоток воды и склонился над клавиатурой. Вспорхнувшая музыка вошла в Ориан как послание доверия и любви. Пианист играл небольшие итальянские этюды Баха, исполняя их с легкостью, которую могло вдохновить только мощное чувство.

— Надеюсь, выбор вам понравился? — шепнул, присаживаясь, Ладзано.

— Лучшего нельзя и придумать…

Музыка наполнила стеклянную террасу мягкой гармонией. Проходящие мимо отдыхающие могли принять ее за музыкальный аквариум. Мать Ориан была права, когда разъяснила ей мысль ее дорогого Марселя: жизнь — это лес символов. Когда Ладзано теперь говорил ей о своем отце, причем с бесконечной нежностью, он вдруг произнес одно слово, скорее название: Обань. Молодая женщина вздрогнула.

— Мальчишкой, — говорил он, — мой отец пас овец в горах. Он знал названия всех птиц и ловко отлавливал певчих дроздов. Но его мечтой было море. Родители были слишком бедны, чтобы отправить его в Марсель, потому что поездка туда была настоящей экспедицией. Тогда, желая познакомиться со страной, он в двадцать лет вступил в Легион. Он провел в нем восемь лет, до встречи с моей матерью на рынке Прованса во время увольнительной. Море… Он избороздил его. Побывал в Индокитае, Африке, Алжире, во многих других странах. Он расстался с униформой, правильно рассудив, что нет необходимости воевать ради морей и океанов. На накопленные деньги он купил рыболовное судно. Вот так все и началось.

Ориан хранила молчание.

— Я навожу на вас скуку этими старыми историями…

— Вовсе нет, — убежденно произнесла она. — Ваш рассказ взволновал меня. Я побывала в Обани несколько дней назад, а сегодня вы говорите мне о ней. Мы будто прошли вместе до конца по дороге прошлого.

— А вот в «Санте» я вас не видел! — расхохотался Ладзано.

Ориан помрачнела.

— Простите меня, я пошутил. Я не сержусь на вас, честно. Но между нами: вы находите нормальным, что заключенные находятся в таких условиях? Сейчас мы здесь, в райском местечке, и я очень счастлив быть с вами. Но когда я думаю о тех типах, которые годами видят одни и те же тюремные стены, грязные, однообразные и наводящие тоску, я спрашиваю себя: в каком состоянии могут выйти они, заплатив долг обществу? Если хотите знать, меня совсем не удивляет, что они горят желанием взять свое и совершают новые преступления. Но поговорим о другом. Что вы делали в Обани?

— Вы не поверите, но я прыгала с парашютом. Вообще-то я приехала туда не для этого. Но к концу моего пребывания приехали трое членов магистрата из Парижа. Ну… для нас и устроили праздник: парные прыжки.

Ладзано посмотрел на нее с изумлением и восхищением.

— Вы прыгнули?

— Да, в паре с «газелью»… Я хочу сказать, с одним молодым и очень сильным голубоглазым легионером.

Эдди Ладзано покачал головой:

— Да, да, я понимаю. Когда мать познакомилась с моим отцом, ее родители говорили ей про голубые глаза: «В глазах легионера не видно ничего, не знаешь, о чем он думает, они подобны пустым глазницам статуи. Берегись, девочка, иди своей дорогой». Мать не послушалась, и хорошо сделала. Они были очень счастливы. В голубых глазах моего отца таилась только любовь. К своей жене и ко мне. — Голос Ладзано угас. Потом он глубоко вздохнул. — Не прогуляться ли нам по молу? Это три километра среди волн… Как вы считаете?

— Буду рада.

Они вышли. Как же хорошо чувствовала она себя в компании с этим мужчиной, бывшим на восемь лет старше ее. Его ободряющее и скромное присутствие переполняло ее радостью. Она вдруг ощутила в себе уверенность. По его взглядам она догадывалась, что небезразлична ему. Говорил он просто, взвешенно, но всегда спокойно, будто вскользь. Между ними установилась какая-то легкость. Она посмотрела, как на песок приземляется дельтапланерист. Его силуэт против солнца походил на силуэт огромной птицы.