Читать книгу "Короли улиц - Саша Южный"

Этот особый прием давал возможность поставить правильный и резкий удар, а также лучше контролировать курсантов. Если кто-то из них делал слабое и недостаточно быстрое движение, бумага тут же выдавала его. Она отлетала недалеко, и щелчок при этом был глухой, а не звонкий. Удары в воздух после этого упражнения казались просто бессмысленными.

После первой тренировки следовал завтрак: какао, овсянка и шоколад. Потом полтора часа отдыха и опять двухчасовая тренировка, после чего их кормили обедом. Еда, в основном, состояла из высококачественных энергетиков, которые легко усваивались и тут же всасывались в кровь. Единственным исключением являлось мясо, но оно было им необходимо. Кроме того, им давали комбинированный протеин и перед каждой тренировкой по ложке масла из семян тыквы. После обеда наступал двухчасовой отдых, потом опять двухчасовая тренировка и еще одна вечером. И так изо дня в день.

В субботу, в шестнадцать ноль-ноль, когда даже пятикурсники были полумертвы от усталости, засевшей, казалось, в самих костях, тренировки заканчивались, а в воскресенье их не было вовсе. Это диктовалось необходимостью, поскольку после таких нагрузок истощались не только мышцы, но и нервная система. Эта короткая передышка не давала настоящего отдыха, и наступали сумерки ума, которые скрывали от курсантов не только очертания предметов, но и образы мира, сами понятия о них, сводя существование до примитивных желаний тела. Не успев толком отдышаться и почувствовать, что существует нечто другое, кроме жратвы, тренировок и отдыха, в понедельник они снова включались в тренировочный процесс.

Подсознательно в их головах зрел бунт против такого существования, который вырывался на волю в виде несдержанности, злобы и бурного реагирования на внешние раздражители. Как следствие, в казарме часто вспыхивали короткие драки из-за разных мелочей. Стычки обычно происходили между равными, теми, кто занимался примерно одинаковое количество лет, плюс-минус полгода. Вступать в драку с курсантом, который прожил здесь хотя бы на год больше, чем ты, было безрассудством.

Подраться здесь не считалось преступлением, да и вообще чем-то из ряда вон выходящим. Ведь и так дрались каждый день, только в спортзале, так что драка была самым естественным и привычным делом. Все равно что поздороваться. О них не рассказывали другим, не гордились ими и не держали в памяти, даже успешные. Отношение к драке было почти философское — сегодня выиграешь, завтра проиграешь. Главное — хоть немного спустить пар. К тому же все равно есть кто-то, кто сильней тебя.

Драки здесь не собирали зрителей. Конечно, если они случались, так сказать, публично, никто не отворачивался в сторону, но зрелищем драки здесь все были сыты. В школе она являлась как бы одним из способов общения, а необходимость общения — вещь естественная. Конечно, здесь общались меж собой не только при помощи кулаков, хотя желание обрести друзей никто не выказывал, были вынуждены жить бок о бок с другими и терпеть их присутствие. В стае каждый сам по себе. «Зверье, — думал Вечер. — Только зверь предпочитает жить в одиночку, даже если он находится в стае».

В школе практиковалось шефство — к младшему прикрепляли старшего. Обычно между ними был год разницы пребывания в школе. Но это тем более не могло походить на дружбу. Старший отвечал за младшего перед своим старшим и потому был вынужден тратить на подшефного личное время, если младший в чем-то не успевал. За это младшему приходилось застилать постель старшего, стирать его тренировочную форму и выполнять разные другие унизительные поручения.

Прошел месяц, как Вечер попал сюда. Первые дни ему казалось, что он не выдержит таких нагрузок. Глядя на остальных, таких же пацанов, как и он, Вечер не понимал, как они могут их выносить и еще умудряться заниматься чем-то другим после тренировок. Например, драться. Наверное, они жили в каком-то другом, недоступном ему физиологическом режиме. К концу дня Вечер умирал от усталости и испытывал лишь одно желание — свалиться в кровать. Больше его ничего не интересовало. В голову приходили мысли о том, что придется отказаться от такой жизни и ехать обратно в Москву, в камеру. Лучше уж три года на нарах, чем в таком аду. На тренировках он думал не о том, как правильно сделать то, что требует от него инструктор, а о том, как выдержать до конца. Но когда прошел месяц, он вдруг почувствовал, что стало легче. Не намного, но, по крайней мере, он мог теперь хоть что-то соображать.

«Собаки! — подумал Вечер о сокурсниках. — Хоть бы кто словом обмолвился о том, что он вовсе не недоносок, который не в состоянии делать того, что делают другие. Могли бы растолковать, что первое время надо просто терпеть и ждать, пока не втянешься. Но Пянжин-то просто обязан был сказать. Молчал, гад!» Пянжин был курсантом-второго года, к которому в подшефные попал Вечер. Ему уже дважды доставалось от него. Вечер, скрипя зубами, застилал шефу постель и даже постирал пару раз тренировочную форму, но наотрез отказался стирать его носки. Он не понимал, что им руководило. Во всяком случае, не чувство брезгливости. Но он просто не в состоянии был это сделать. Сидело внутри что-то такое, что он не мог преодолеть. За каждый отказ Пянжин лупил его. Первый раз Вечер стерпел, а во второй попытался дать отпор, сделать Пянжину какую-нибудь уличную подлянку, но из этого ничего не получилось. Вечер просто не успел, Пянжин серией ударов опрокинул его на землю.

Спустя еще месяц Вечер понемногу стал втягиваться в процесс. Теперь кроме мысли о том, как бы дотянуть до конца тренировки, у него параллельно стал просыпаться интерес к тому, что показывает инструктор. Он пытался в это вникать. Оказалось, что удар — это не просто замах рукой и выбрасывание кулака вперед, а сложное действие, складывающееся из нескольких движений руки, ноги и бедра, каждое из которых, в свою очередь, требовало правильного исполнения, включающего в себя массу нюансов.

Их группу в двенадцать человек, состоящую из курсантов первого и второго года обучения, тренировал инструктор по кличке Табак. У него был один глаз, красная повязка на месте второго и длинные патлы, связанные на затылке в косу. Но этим единственным глазом он умудрялся замечать гораздо больше, чем иной двумя. Кроме них в зале тренировались еще две группы. Одна из них состояла из курсантов третьего и четвертого года обучения, с ними работал абсолютно лысый угрюмый тип лет сорока, под два метра ростом. Курсанты так и звали его за глаза — Лысый. Поговаривали, что при Союзе он ходил в чемпионах, потом надолго сел. Во второй, самой малочисленной группе было всего три человека, все пятикурсники. Ее тренировал Пак, невысокий, но очень мускулистый азиат с черным ежиком волос, самый жестокий из инструкторов.

Кроме этого в школе постоянно присутствовал надзиратель по кличке Мегрэ, который отвечал за весь процесс обучения и внутренний режим в школе, длинный тип с потасканным лицом и вечной кривой ухмылкой. В прошлом выпускник этой школы. «Мозги отбили, вот и улыбается», — сказал как-то по этому поводу один из курсантов. Еще на вахте, возле ворот, сидел странный человек с трясущейся головой. Кроме должности привратника он исполнял обязанности водителя — доставлял на старом «опеле»-пикапе в школу пищу, а заодно и буфетчика, раздавал ее в тесной столовой. Он почти никогда ничего не говорил, предпочитая объясняться с курсантами жестами, и имел странную кличку — Зефир. На нем весь тесный мирок, в котором Вечеру предстояло обретаться целых пять лет, заканчивался.