Читать книгу "Роксолана. Королева Востока - Осип Назарук"

— Архитектор есть, но нет пока средств, только одна мысль. И та неоконченная.

— Так заверши же ее, это интересно.

— Так все будет устроено внутри. Снаружи все будет еще прекраснее, потому что я хотела бы после смерти найти покой там, вместе с тобой…

Великий султан опустил взор и поцеловал любимую.

Она же строила в своих мечтах:

— Вся площадь перед мечетью разделится на четыре прямоугольника. Место молитвы я уже описала. Перед ним расположится преддверие, за ним будет сад Аллаха, в котором человеческие кости, как растения, будут ждать Судного дня, когда каждое тело станет свежим цветом. Там и мы с тобой уснем навеки. А над храмом возвысятся четыре минарета до небес. Их освятят в священную ночь месяца Рамазан.

Он гордился такой женой.

И так впечатлился ее мечтой, что сказал:

— Такое строительство стоит шестисот тысяч дукатов. Но теперь, боюсь, их может не хватить.

— Может и не хватить. Ведь я думаю еще о мечети моего имени. Но она будет скромной, с одним минаретом, и будет построена там, где меня купили для твоего гарема. Еще я хотела бы при ней построить школу сиротам, кухню убогим и приют умалишенным.

Безумная любовь, которой воспылало к ней сердце молодого султана тогда, когда она впервые говорила ему о подобных замыслах, разгорелась с новой силой. Он забыл, с чего началась беседа, и припал губами к ее губам. Но она уклонилась, как когда-то:

— Ты забыл, с чего мы начали. Я скажу тебе правду: да, я подговорила немую стражу исполнить приговор, который должен был быть исполнен лишь завтра…

Он пришел в себя.

Совесть судьи неожиданно сильно застучала в двери души великого государя. Но еще сильнее слышался скрежет алмаза власти внутри него, который что-то царапало. Он невольно посмотрел на маленькие руки жены. Они были нежны, как цветы лилии.

Он поцеловал ее руки. А она ласкала его лицо. Он даже не спрашивал, как она подговорила стражу преждевременно исполнить приговор. Лишь теперь он понял, чем так интересна ему эта женщина. До сих пор он был в своих покоях и в своем государстве могуч как лев, но одинок. Он никого не боялся, а его боялись все. В этой женщине он нашел человека, который не боялся его, который всегда поступал неожиданно и в отношении него, и в отношении всего его окружения.

В этом она сравнялась с ним. Он был глубоко удовлетворен тем, что около него был что-то, кого боятся так же, как и его. У него была пара, и ему не было одиноко. Он понял, как он мог спокойно смотреть на это неслыханное происшествие — свою жену в судейской зале: такая невидаль и была ему неоценимо дорога. Как одинокий лев, что долго бродил в одиночку и наконец нашел львицу, он растянулся во весь рост с удовольствием.

Он нежно спросил:

— Не думала ли ты, что этим ты ослабляешь совесть высочайшего судьи в государстве?

— Думала. Но я сказала себе, что ты мог бы обо всем узнать у евнуха Хассана. А он жив… Он вздохнул всей грудью.

Она тоже вздохнула свободнее, ибо уже знала, что кричал наполовину впавший в безумие Хассан.

Сулейман снова стал строже на минуту.

Он вспомнил о разных нелицеприятных высказываниях восточных мудрецов о женщинах и спросил:

— А не говорила ли ты мне неправду хоть когда-то? — Она засмеялась как ребенок и ответила:

— Да, говорила!

— Когда?

— Тогда, рано утром… у моря… когда в красном блеске восходящего солнца плыли рыбаки…

— Что из сказанного тобой было неправдой?

— Я сказала, что хочу есть. Но уже насытилась любовью. И думала, не голоден ли ты. Но стеснялась спросить…

От этих слов, что были для него слаще меда, могущественный султан Османов первый раз в жизни признался себе, что в душе женщины мудрецы решительно ничего не смыслят… Он дивился себе, как он мог поверить в то, что это хрупкое создание хотело пищи для себя, а не для него. Он вспомнил, с каким аппетитом он тогда ел и потянулся за чашей с шербетом…

* * *

Великий султан Сулейман осушил чашу с шербетом не только от жажды, но еще и потому, что почувствовал внутри какую-то странную пустоту. Это не была гнетущая пустота, она даже приносила облегчение. Что это было? Он не знал. Но был уверен в том, что объяснение найдет лишь в глазах своей жены. Он обнял ее и ждал нового движения, нового мановения ее нежных рук и прекрасных губ. Он чувствовал истому во всем теле от того, что есть кто-то, кто способен влиять на него.

Она женским инстинктом почувствовала свою победу в этот момент. У нее даже был ясный план. Теперь ей нужно было направлять его не для мечети, а для себя. Но она опасалась и не знала, как начать.

Он налил себе еще шербета. Пил потихоньку, любуясь мыслью о том, что эта прекрасная женщина наверняка еще чего-то захочет. Ее молчание дразнило его. Наконец, он не выдержал и сказал:

— Скажи же наконец, про что ты думаешь? Сегодня я готов уступать…

— Но откуда ты знаешь, что я еще чего-то хочу?

— Я даже знаю, что это что-то необычайное. Ибо ты не увлекаешься заурядными делами подолгу, как, например, смертью Ахмед-баши.

Она еще подумала и спросила:

— Тебя огорчило, то, что я поступила так необычно?

— Нет. Хоть это и было неслыханно. Ни одна другая моя жена не осмелилась бы так поступить. Мне даже понравилась твоя отвага.

Она улыбкой поблагодарила его и сказала:

— Что бы ты сделал, если бы я сделал что-то еще более неслыханное?

— Здесь, во дворце?

— Да.

— Прилюдно?

— Да.

— Что же именно?

— Нечто длительное.

— Интересно! Но насколько длительное?

— Длиною в жизнь.

— Это и правда удивительно, но я не понимаю.

Она помолчала и задумалась.

Он уже был уверен, что сейчас услышит о чем-то в высшей степени необычном и неслыханном, раз она так долго размышляет над этим. Он ждал. Она помахала веером и спросила:

— Смог бы ты приблизиться к женщине, о которая могла побывать в руках другого мужчины? — Он посмотрел на нее и ответил кратко:

— Нет.

— А что бы ты ответил, если бы и я сказала тебе «нет!»?..

Когда она произнесла это «нет», ей показалось, что она подплывает ко второму, еще более опасному днепровскому порогу.

Ее ответ для него был полной неожиданностью. Он скорее готов был услышать проклятия Пророка с небес, чем такое. Он оскорбился этим неслыханным посягательством на свои права.