Читать книгу "Огненные времена - Джинн Калогридис"

Едва тюремщик закрыл за ним дверь, Мишель горько сказал:

– Скажите, почему я не могу осудить вас прямо сейчас, матушка? Я слышал ваше признание. Вы подтверждаете, что занимались колдовством. Я давал вам возможность покаяться и получить прощение Господне. Вы отказались. Зачем мне слушать ваш дальнейший рассказ?

– Ты совсем не обязан это делать, – быстро ответила она.

– А кроме того, вы изо всех сил старались околдовать меня. Вы наслали на меня сновидения другого человека, еретика, попавшего в сети дьявола.

Он остановился, потому что вдруг осознал, что она только что сказала, и сел, застыв в смущенном молчании. Ему казалось, что и сознание, и сердце у него расколоты надвое. Как христианин, умом он понимал, что ее повествование о магии было чистой ересью, а откровенные рассказы о плотской любви – непристойностью. Но он не мог отрицать, что она волновала его – одновременно и его дух, и его чувства. Несмотря на то что она призналась в злодеяниях, он по-прежнему относился к ней как к святой, великой целительнице, посланной Богом. В то же время его обуревало страстное вожделение, равного которому он никогда не испытывал. И это вожделение было смешано с любовью чистой и святой.

– Я действительно послала тебе эти сновидения, – призналась аббатиса. – Они рассказывают историю моего возлюбленного, Люка де ля Роза. Он был не еретиком, а героем. Он лечил, а не убивал, и в конце концов пожертвовал собой ради любви. И мои страдания – ничто в сравнении с его страданиями, поэтому я хочу, чтобы рассказ о нем был доведен до конца. То, что ты не успеешь услышать днем, ты увидишь ночью во сне. – Она помолчала. – Ты не оставил мне иного выхода. – Потом ее тон снова смягчился. – У меня хороший слух. Я слышала, что сказал тебе отец Тома в коридоре. Он угрожал тебе смертью, ведь так? – Мишель не ответил, и она продолжала: – Мой бедный брат, твоя судьба связана с моей. Ничего не поделаешь. И все же позволь мне снова отказаться от покаяния. Снова и снова. Ты дал мне столько шансов, сколько позволяет закон, и тебе не надо винить себя в том, что ты должен приговорить меня. Моя судьба была предопределена задолго до того, как меня привели в эту тюрьму. Но твоя судьба – в твоих руках. Ступай и скажи отцу Тома, что ты вынес приговор.

Мишель обдумал ее слова. Логичным было бы приговорить ее. Она призналась в том, что является ведьмой, она отказалась покаяться, и теперь, следуя букве закона, он мог спасти свою жизнь. И все же… И все же он не мог отрицать того, что, несмотря на ее рассказ, каждое ее действие доказывало, что она – та самая святая, какую он и ожидал в ней увидеть. Даже теперь она заботилась о его благополучии, с кажущимся бесстрашием встречая собственную судьбу. Была ли она еретичкой или нет, но в ней было столько доброго! Но даже если б это было не так, она, как и все дети Божьи, заслуживала того, чтобы ей была дана возможность узнать Его перед смертью.

И все же он не мог избавить себя от надежды, что если бы она обратилась в христианство, Риго мог бы снизойти до помилования.

Он вздохнул и сказал как ни в чем не бывало: – Матушка, у нас нет времени для подобных споров. Прошу вас, продолжайте ваш рассказ, и побыстрее.

Губы у нее были такими распухшими, что улыбаться ей было трудно. Но по ее глазам он понял, что она улыбнулась.

И она начала говорить…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯСИБИЛЛЬ

КАРКАССОН, ОСЕНЬ 1348 ГОДАXII

Я спала там, где упала, не укрывшись ни от дождя, ни от диких животных, и проснулась на рассвете, промокшая насквозь и дрожащая от холода. Я снова тронулась в путь, хотя мокрые юбки тяжело липли к ногам и затрудняли ходьбу. Цель моя была близка. Я чувствовала, что доберусь до нее уже сегодня.

Я брела по лесам и лугам, по пустынным полям, прошла и по пустой деревне, похожей на призрак. Там, у маленького постоялого двора, я увидела на дереве странное зрелище: мягко шуршавшее на ветру белое облачение монашки. Платье совсем затвердело. Очевидно, его долго жгло солнце, трепал ветер и вымачивал дождь. Конечно, оно было повешено тут много месяцев назад теми, кто ухаживал за той, что его носила, и кто тоже умер, как и все, все остальные.

Но платье это счастливо избежало грозы, под которую я попала накануне. Поэтому я быстро скинула свои промокшие одежды и надела на себя монашеское платье, покрывало и все остальное, радуясь не только тому, что одежда – сухая, но и тому, что в ней никто меня не узнает.

Это придало мне уверенности, к тому же теперь я могла идти по более ровной и открытой местности. В конце концов я вышла на тропу, которая вела к деревням и к городу – Каркассону, который я узнала издали по его знаменитой деревянной крепостной стене.

Несмотря на свое горе и усталость, я слабо улыбнулась, увидев его. Каркассон – место, где безопасно. Там я смогу найти пищу – ибо я была голодна как волк – и приют. Не отрывая глаз от города, я ускорила шаг и шла прямо вперед, пока чуть не наткнулась на огромную темную фигуру, возникшую на моем пути. Подняв взгляд, я увидела перед собой упитанного монаха в черной рясе, капюшон которой был оторочен белым: передо мной стоял доминиканец.

Инквизитор. Было что-то странное в его внешности, что-то, что я не могла сразу определить. И хотя я была уверена в том, что богиня со мной, я не могла побороть неожиданный приступ страха. Неужели это враг послал его за мной?

– Добрый день, сестра, – сказал он с улыбкой. – Скажите, как случилось, что вы путешествуете одна, да еще и в этой части леса?

«Если я побегу, это лишь встревожит его. Он просто монах, и он не из Тулузы. Он меня не знает», – подумала я.

Поэтому промолвила безмятежно:

– Добрый брат, я могла бы спросить у вас то же самое.

– Ага! – сказал он и надул жирные щеки так, что они почти скрыли глазки. – Но я не один.

Доказательство его слов немедленно явилось: сильные руки схватили меня за запястья и рванули назад, так что я оказалась прижата к телу другого мужчины, которого я не видела, но который был по крайней мере таким же высоким и сильным, как первый.

Я пнула его и закричала, зовя на помощь. На миг мне удалось оглянуться и увидеть, что тот, кто держал меня, тоже был в доминиканском облачении.

Вот они и поймали меня, решила я. Они посланы за мной злом, и я погибла. Но я не сдамся. Я извернулась и вцепилась зубами в мускулистое предплечье. Человек за моей спиной взвыл и выпустил мою левую руку.

Первый доминиканец тут же крепко схватил ее.

– Кошелька нет, – сказал второй, и его приятель зарычал от злости.

Но тут я услышала громкий стук копыт и скрип колес, а потом раздался женский крик:

– Прочь! Прочь, разбойники! Прочь, псы! Только, уж конечно, вы не canis Domini – не псы Господни. Я разыскала тех несчастных монахов, у которых вы украли эту одежду. Они готовы обвинить вас! Прочь, говорю!