Читать книгу "Лондонские сочинители - Питер Акройд"

Вернулась Тиззи с чайником в руках; Мэри опустилась на стул.

— И еще нужно твердо сказать, что мы свято верим в подлинность рукописей.

— Нужно?

— Это крайне важно.

Миссис Лэм метнула взгляд на сына.

— Ничего плохого в том нет, Чарльз. И сестра твоя будет довольна. — При этих словах Мэри принялась полировать концом своей шали нож для масла. — Ты уверена, Мэри, что это благовоспитанный поступок?

— Я читаю Боэция,[118]мама. «Об утешении, доставляемом философией».

— Какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Благовоспитанность — не более чем игра. А жить надо в мире вечном.

— Там и пребудем, если будет на то Господня воля. Но пока что мы живем здесь.

Решив, что буря улеглась, Чарльз снова взял газету и сразу наткнулся на сообщение о недавнем убийстве на постоялом дворе «Уайт-Харт-инн». Жертвой оказалась пожилая прачка; ее бездыханное тело нашли засунутым вверх ногами в пивную бочку. Убийцу не поймали. Чарльз начал читать заметку вслух, но Мэри его остановила.

— Мне невыносимо слушать про эти зверства, — сказала она. — Куда в Лондоне ни пойдешь, повсюду видишь варварство и жестокость.

— Города — это обиталища смерти, Мэри. — Своенравный бесенок в душе Чарльза не унимался: дергал его за язык, чтобы поддразнить сестру. — Я недавно прочел, что первые города строились на месте погостов.

— Стало быть, мы ходячие мертвецы. Слышал, папа?

Мистер Лэм издал трубный звук и засмеялся.

Глава тринадцатая

Уильяма Айрленда вызвали на заседание Шекспировской комиссии спустя неделю после того, как он письменно известил ученых мужей о своем согласии предстать перед ними. Заседание проходило воскресным утром в небольшом зале над кофейней на Уорик-лейн. Зал принадлежал Каледонскому[119]обществу, и на стенах красовались многочисленные гравюры с изображениями солдат Хайлендских полков[120]разных времен. Уильям приехал вместе с отцом, но Сэмюэл Айрленд пристроился за дверью зала и сразу потребовал принести ему из заведения этажом ниже кофе, жареных хлебцев и бренди. В ту минуту, когда Уильям должен был давать показания, его отец чуть-чуть приоткрыл дверь, чтобы слышать, что происходит в зале.

Мистер Ритсон и мистер Стивене сидели рядом за узким дубовым столом. Мистер Ритсон — живой, энергичный человек — частенько корчил гримасы, выражая то крайнее удивление, то решительное недоверие. Уильям не дал бы ему больше тридцати пяти лет; его шейный платок был завязан броским модным узлом. Мистер Стивенс казался старше и куда суровее своего коллеги; позже Уильям говорил, что вид у Стивенса был такой, будто он собрался топить щенят. За столом сидели еще двое; один из этих двоих принялся что-то записывать, едва Уильям вошел в зал. В воздухе пахло чернилами, пылью и едва заметно отдавало грушами.

Словно не заметив предложенного ему стула, Уильям остался стоять, глядя в маленькое окошко на купол собора Св. Павла.

— Прежде чем мы начнем, я хотел бы сделать ясное и недвусмысленное заявление.

— У нас здесь не суд, мистер Айрленд. — Ритсон умоляюще простер к нему руки. — Мы всего лишь проводим расследование. Без поощрений и наказаний.

— Рад слышать. Отец мой, однако же, считает, что его подвергают именно наказанию.

— Почему бы это?

— Потому что его подозревают в гнусной фальсификации старинных бумаг. А разве дело обстоит иначе?

— Его никто ни в чем не обвинял.

— Я этого и не говорил. Я сказал: подозревают, а не обвиняют.

— Мир полон всевозможных подозрений, — заговорил Стивене, до того молча и внимательно наблюдавший за Уильямом. — Мы ведь тоже несовершенны, мистер Айрленд. Слабы. Мы даже не пришли к выводу, что документы подделаны. Это нам пока не известно.

— Зато у вас есть возможность развеять сомнения на сей счет, — добавил Ритсон.

— В таком случае я тем более обязан высказать свою позицию.

— Но прежде ответьте, пожалуйста, на один вопрос, мистер Айрленд. Очень кратко.

— Разумеется. Я готов.

Ритсон положил ладони на стол.

— Уильям Генри Айрленд, готовы ли вы присягнуть, что, насколько вы знаете и насколько можете судить, исходя из известных вам обстоятельств, при которых обнаружились данные документы, — что они действительно вышли из-под пера Уильяма Шекспира?

— Прошу меня простить. Позволите ли вы мне сперва зачитать мое заявление?

— Безусловно.

Уильям отступил на шаг и вынул из внутреннего кармана сюртука лист бумаги.

— «В газетах сообщалось, что данный комитет был создан для того, чтобы разобраться в вопросе о причастности моего отца к обнаружению и обнародованию рукописей Шекспира. Дабы избавить отца от многочисленных наветов, я заявляю под присягой, что он получил эти листы как подлинно шекспировские от меня, не имея понятия ни об их происхождении, ни об источнике». — Он сунул листок обратно в карман и осведомился: — Этого довольно?

— Для оправдания вашего отца — да, — проронил Стивене. — Но вы ведь не ответили на первый наш вопрос. Позвольте узнать, какова ваша роль в этой истории?

— Пожалуйста.

— И если так, то не могли бы вы нас просветить касательно происхождения и источника документов?

— Будьте любезны, сэр, уточните ваш вопрос.

— Хорошо. Вы получили рукописи от частного лица? Нашли их в некоем месте? Обрели право на них в результате дарения? Или?..

— Во избежание двусмысленности могу сказать лишь одно: я получил их от частного лица.

— И какого же?

— Ваш вопрос ставит меня в трудное положение.

— То есть?

— Я не имею права назвать имя этого человека или каким-либо иным способом пояснить, о ком идет речь.

— По какой причине?

— Я дал клятву.

— Тому человеку, который передал вам эти бумаги?

— Тому самому.

Стивене перевел глаза на Ритсона; тот вздернул брови, изображая удивление.

Айрленд кашлянул и снова уставился в оконце.

— И вы не можете назвать нам этого благодетеля?

— Больше не скажу ни слова. Или вы хотите, чтобы я стал клятвопреступником?