Читать книгу "Витязь на распутье - Валерий Елманов"

– Гай Юлий Цезарь Октавиан, – подхватил я, – прозванный Августом. Может, откажешься, пока не поздно?

Некоторое время Дмитрий молча смотрел на меня, словно размышляя о чем-то, но явно колеблясь – говорить или не стоит. Затем решился, отчаянно тряхнул головой и указал мне на стул.

– Ну тогда присядь да послушай меня. Пред тобой ныне буду как на духу. Да и к чему скрывать, ежели ты все мои тайны ведаешь.

«Ты даже не представляешь, насколько это верно, – усмехнулся я в душе. – Мало того, я еще знаю и то, о чем ты и сам не догадываешься…» Однако к делу. И я, усевшись, сложил руки на коленях, подобно послушному ученику, и внимательно уставился на своего собеседника.

Излагал Дмитрий путано, перескакивая с пятого на десятое – видно было, что говорить все это ему крайне неприятно и побуждает к тому лишь крайняя нужда.

Если кратко, то соседи-короли его попросту послали. Деликатно, разумеется, в рамках дипломатии, но тем не менее. Куда? Ну они хоть и иноземцы, а послали по-русски, то есть далеко и за пределы обитаемых земель, отнюдь не собираясь признавать его великие титулы.

Во всем остальном полный порядок – примите наши поздравления в занятии московского трона и уверения в нашей любви и дружбе. На самом деле звучало, может быть, и не так, но поверьте, что смысл их посланий я изложил в точности – масса сладких, ничего не значащих слов, а вот обращение…

Ну ладно, когда титул «непобедимый кесарь» игнорирует император Священной Римской империи германской нации Рудольф II – тут еще можно как-то утереться, но совсем другое, когда точно так же поступает шведский Карл. А Жигмонт, то бишь король Речи Посполитой Сигизмунд III, зашел еще дальше. Если те хотя бы признали Дмитрия царем, то чванный поляк не сделал и этого, ограничившись в своем обращении «великим московским князем».

Более того, его посол Александр Гонсевский, который привез поздравление со столь уничижительным титулом, сообщил от имени короля и по большому секрету, что Сигизмунду стало известно, будто далеко не все люди на Руси преданы новому государю. Однако пусть Дмитрий не беспокоится, ибо король помнит о братской любви и не отступится от обязательства помогать своему восточному соседу, разумеется, если будет видеть от него взаимность, каковая состоит в выполнении своих письменных обещаний.

Далее последовали просьбы, причем по своему бесцеремонному тону больше напоминавшие требования, адресованные сувереном своему вассалу. Мол, когда в Москву приедут шведские послы, то Дмитрий должен не только не принимать их, но пленить и отправить к польскому королю. По сути, выполнение одного этого было равносильно объявлению войны Карлу. Остальное из просимого-требуемого масштабом помельче, но про Густава Сигизмунд тоже не забыл. Дескать, ни к чему предоставлять шведскому королевичу приют и честь. Не преминул король упомянуть про смоленские и новгород-северские земли – коли обещал, так отдай.

Наглость, конечно, кто спорит, но ведь касаемо титула Дмитрий сам во всем виноват – какого лешего он загнул так высоко?! Не удержавшись, я хотел было сказать это, но Дмитрий как чувствовал, сыграв на опережение.

– Ты тута сказывал, будто Русь возлюбил. Тогда сам помысли… – И он принялся пояснять, что звание кесаря употребил не ради собственного величия, но единственно ради возвышения всей русской державы.

Мол, не зря сказывают, что встречают по одежке. Вот такой одежкой и является для правителя его титул. И когда не только не упоминают новый, но даже умаляют старый – это и унижение, и оскорбление, и вообще черт знает что.

Ладно, тут спорить не приходится, и я промолчал. В целом парень прав, хотя все равно несколько погорячился с этим «непобедимым кесарем». Вот только при чем здесь война со шведами, которые вроде бы, напротив, – враги Сигизмунда? Выходит, прямой резон вступить с ними в союз, направленный против Речи Посполитой. Или Дмитрий глупее, чем я думал, и настолько наивен, что полагает, будто, если он в чем-то уступит поляку, тот сразу начнет именовать его императором? Так это он зря. Более того, на мой взгляд, ему ясно намекнули, что даже царский титул еще надо отработать, потому и умолчали о нем, приберегая для торга. Очень умно – если мальчик окажется послушным, в следующей грамоте можно его и указать, кинув как кость собаке. И получится, что, с одной стороны, вроде и уступили, а с другой – оставили все без изменений.

Но оказывается, Дмитрий придумал комбинацию похитрее, чтобы убить одним выстрелом двух зайцев. Дескать, хорошо бы, если б Густав и я завоевали помимо эстляндских земель, принадлежащих Карлу, еще и два-три расположенных в той же Эстляндии городка, которые находятся под властью поляков. Вот тогда-то Сигизмунд не просто взвоет, но и, прислав своих послов с грамотами, обратится к нему как положено.

– А если нет? – осведомился я.

В ответ Дмитрий многозначительно развел руками.

– Он мне нет, и я ему тоже нет. – И он на всякий случай – вдруг я не понял – пояснил.

Мол, тогда с него и взятки гладки – я не я и лошадь не моя, ибо официально, так сказать, де-юре, он и вовсе ни при чем. Люди – да, из его земель, но ведь и у короля в Речи Посполитой любой шляхтич вправе объявить войну какому угодно государству, даже если сам Сигизмунд с ним в мире. В русской державе не совсем так, ибо все бояре ходят в воле кесаря, но что касаемо князя Мак-Альпина, то у него, как у иноземца, иные права. Захотел – послужил Дмитрию, вознамерился помочь королевичу Густаву – тоже его воля.

Словом, вон король Ливонии Густав I, он вас повоевал, и разбирайтесь сами. Вот только настоятельно рекомендуется при разборках с ним не забывать тот факт, что сей шведский принц обратился к непобедимому кесарю Русии за покровительством и поддержкой, которая ему уже обещана. Да, тут действительно вышла промашка, поскольку Дмитрий понятия не имел, что помимо свеев Густав повыдергивал несколько перьев и у ляхов, но если царское слово – золотое, то слово кесаря – крепче булата, поэтому он вынужден его теперь держать, и ежели что, то пусть ляхов не удивляют русские стрельцы на стенах ливонских городов. Можно, конечно, посоветовать Густаву мирно, по доброй воле уступить завоеванное, однако что сам Дмитрий с этого будет иметь помимо уверений в любви и братской дружбе?

Мой собеседник перевел дыхание и жадно уставился на меня в немом вопросе – ну как его задумка?

Я неопределенно пожал плечами. Вообще-то сюжет закручен лихо, вот только царевна из этого расклада выпадала напрочь, а потому…

– Так сколь ратников тебе потребно? – уточнил он.

Ну что ж, ты упрямый, а мы упрямее.

– Нисколько, – отрезал я и хотел было добавить кое-что еще, но Дмитрий остановил меня:

– Ты погоди-ка. Оно ведь не всегда утро вечера мудренее, особливо когда перед утром такая хлопотная ночь выдалась, яко у тебя. Ты и не спал, поди, вовсе, а посему не спеши. Передохни до обедни, тамо за стол сядем, попируем, а уж опосля продолжим нашу гово́рю.

Странно. Судя по его виду, не больно-то наш государь и расстроился из-за моего отказа. Получается, имеются у него какие-то дополнительные аргументы. Знать бы, какие именно…