Читать книгу "Псы господни - Александр Афанасьев"

Проблема была в том, что это оружие было сложным и дорогим как для малограмотных племен и повстанцев, так и для колониалистов, которым нужно было простое и дешевое оружие, настолько простое, чтобы с ним мог разобраться человек, не служивший в армии. Хорошо продавались простые и мощные пистолеты и винтовки для охоты и самообороны от диких зверей. Для таких покупателей сразу в нескольких странах производилось оружие дешевое, часто на основе устаревших образцов. В германской западной Африке, например, до сих пор производились винтовки Маузера образца 1898 года и пистолеты-пулеметы МР-40 для вооружения переселенцев и колониальных войск, причем эти пистолеты-пулеметы отдельные энтузиасты покупали по всему миру как коллекционные. В ЮАР производились винтовки на основе «Маузера», британского «Ли-Энфилда», потому что сюда было выкуплено и перенесено производство обанкротившегося «Паркер-Хейл», и несколько видов пистолетов-пулеметов, сделанных на основе чешского Vz. 23, с магазином, вставляемым в рукоятку. Делали и ружья двенадцатого калибра, боевые и охотничьи, основанные на конструкции «Винчестера-12». Все это было простое и дешевое оружие, как нельзя лучше подходящее для партизанской войны – длинная очередь по колонне, по скопившимся у распивочной солдатам, бросаешь автомат и делаешь ноги. Спрос порождает предложение, и оружие это производилось большими тиражами и выплескивалось на такие вот рынки в пограничных и не пограничных городах, и кто-то покупал его для того, чтобы защищаться, а кто-то – чтобы убивать. Когда у тебя угнали скот и изнасиловали жену – это плохо. Когда ты угнал скот соседа и изнасиловал жену – это хорошо.

Оружие, которое видел Паломник разложенным на столах, на больших кусках картона прямо на земле, развешанным по распахнутым ржавым створкам дверей морских контейнеров, использовавшихся для хранения товара, было разным. Значительную его часть составляли трофеи. Старые винтовки «беретта» пятьдесят девятой серии и более новые – семидесятой, полупластиковую винтовку Ar-160, которой он был вооружен в Могадишо, он увидел всего один раз и цена кусалась. Пистолеты-пулеметы «беретта» образца 1938 года и более новые 12 модели, даже армейские, с деревянным прикладом, «Сокими-821» похожие на чешские, дорогие «Спектр», отличающиеся чрезвычайно емким магазином на пятьдесят патронов – тоже оружие спецвойск. Старые пулеметы «Бреда» и «беретта». Все это было либо взято в бою, либо вывезено сюда, когда разбитые мятежные колониальные войска отступали в соседнее государство, и все это теперь продавалось здесь, на рынке. Состояние этого оружия колебалось от «более-менее» до «совсем никуда не годится». Африканцы, если за ними не смотреть, оружие не чистят, стреляют до тех пор, пока оно стреляет, а как только перестает – бросают или несут на базар. У него были деньги, чтобы купить семидесятую модель «беретты», но что он с ней будет делать? Вперед, на врага? Устроить засаду? Одному? И с подозрительным оружием… Конечно, можно отстрелять, но…

К тому же те, у кого на прилавке разложены трофеи, либо состоят в воинствах генерала, либо каким-либо образом связаны с ним. Как только они его узнают – он труп, а генерал в любом случае примет дополнительные меры безопасности или скроется, уйдет в глубь Абиссинии. Так что на трофеи нечего и засматриваться, нужно брать что-то другое и у других людей.

Амхари? Возможно, но риск в другом. Как минимум половина – полицейские осведомители. Эти сообщат местным стражам порядка, и те развернут на него охоту, для немцев итальянский спецназовец, взятый с поличным, – лакомый кусок. Начнется скандал… Немцы не преминут перебить обвинения в поддержке мятежников и сепаратистов в соседней стране обвинениями во вмешательстве в дела страны, находящейся под их покровительством. Доказательством этого будет либо он сам, либо его труп. И его труп – даже лучше, потому что мертвые молчат. А он еще не собирался становиться трупом.

Оставалось только одно.

Существовали три племени – иибир, мидгал и тумал, которые считались в сомалийском обществе отверженными. Сомалийцы, сомалийские кланы – изначально это были рыбаки и погонщики скота, некоторые занимались сельским хозяйством. Упомянутые три племени были отверженными, потому что занимались «не мужской» работой, такой как профессиональная торговля. Что-то вроде евреев в сомалийском обществе. Когда Италия включилась в колониальную гонку и началась колонизация никому, в общем-то, не нужной земли Сомали, эти племена первыми пошли на контакт с европейцами, потому что они были изгоями среди всех и единственными, кто не отворачивался от людей этих племен, узнавая об их национальной принадлежности, были европейцы. Выходцы из этих племен занимали важные посты в колониальной администрации, так было и во время мятежа – и стоит ли говорить о том, что в мятежном Сомали первый удар озверевших боевиков хабр-гадир пришелся как раз по ним. Часть людей из этих племен бежала в Абиссинию, накопленные ими и племенем капиталы позволяли открыть торговлю и здесь. Вырезать их здесь не могли – при первой попытке резни местные полицейские и немцы расстреляли несколько десятков человек, и этот урок запомнили все. Покупателей у них было немного, но если покупать у них, они не сообщат никому. Ни местным полицейским – они для них были чужими, ни исламистам, ни боевикам хабр-гадир, эти вообще были смертельными врагами. Вот почему Паломник и кружил по торговым рядам, стараясь вычислить среди одинаковых черных лиц торговцев людей – представителей именно этих племен. Это было сложно: если африканцы каким-то непостижимым для европейца образом с первого взгляда, с первых произнесенных слов могут сказать, какого человек племени, то для европейца в этих делах – и вовсе лес темный. Но выбрать было надо – и неправильный выбор грозил смертью. Мучительной – какой и бывает смерть в Африке.

Наконец – он решился. Несколько раз проходя мимо ряда контейнеров, он заметил у одного торговца странный орнамент на рубахе вполне европейского вида. Увидел он и то, что к торговцу подошел только один человек – и тот был белый, черные проходили мимо. Торговец был молодым и выглядел еще тем типом – хитрым, прожженным, таким, торгуясь с которым, нужно придерживать карман.

Когда Паломник остановился у его товара, на мгновение, не проявляя излишнего интереса, торговец вскочил на ноги. Покупателя здесь моментально брали в оборот.

– Ваан ку фарах санахау ла кулан каага, – изысканно поздоровался на сомалике торговец и тут же перешел на местный амхари: – Селам нех вей, рас.

– Фил ифтин ва со дой бандуки[64]. – Паломник замер на мгновение и, как прыгун в воду с двенадцатиметрового трамплина, спросил: – Парлато итальяно?

– Си, си, синьор. – Торговец понизил голос, чтобы не было так слышно, итальянская речь здесь могла довести до беды: – Зайдемте сюда.

Они зашли в контейнер, где обычно заключались оптовые сделки и сделки на продажу того, чем торговать было нельзя, например, гранатометов и пущенных налево со складов снарядов, чтобы делать фугасы. В тесном и душном, раскаленном под солнцем контейнере можно было расстаться не только с кошельком, но и с жизнью, но иного выхода у Паломника не было.

Звериным чутьем он понял, что в контейнере, кроме него и этого торговца, никого нет – иначе бы он услышал дыхание. Пальцы привычно коснулись спрятанного в рукаве небольшого скелетного ножа.