Читать книгу "Крысиная охота - Кирилл Казанцев"

Примерно в это же время из здания пансионата вышел губернатор Морозов в надвинутой на глаза шапке, в плотной куртке с меховой опушкой полевого стандарта НАТО. Сильно сутулясь, вязко переступая с ноги на ногу, он направился к своей машине. Его прикрывали двое телохранителей и что-то пытались втолковать. Похоже, втолковали — губернатор развернулся и зашагал на дорогу. Возможно, он был пьян. Двое семенили рядом, озирались, вертели стволами во все стороны. Не сказать, что сцена была разыграна на «отлично», но некая убедительность в ней присутствовала. Троица добралась до ворот, которые раскрылись по первому требованию, перебралась на ту сторону, и губернатор ускорил шаг. Клевреты еле поспевали за ним. У обрыва, где красовались обломки моста, они заставили его присесть, пригнуть голову, асами осмотрелись и стали спускаться к воде, где валялись выброшенные на берег бревна наката. Через минуту три бревна с «нагрузкой» уже плыли на правый берег. Речушка была узкой, переправа много времени не заняла. Люди барахтались в кустах, телохранители вытащили грузную тушу губернатора («вольнонаемного» Некрасова ради убедительности обвязали подушками) на ровное место, и все трое побежали к дороге.

Они едва вошли под сень деревьев, как из кустов за левой обочиной гавкнула двустволка. Калибр у старого ружья был не слабый. Коленный сустав одного их охранников превратился в крошево. Автоматчик повалился на бок и потерял сознание от боли. Второй, позабыв про губернатора и свои прямые обязанности, метнулся за дерево, но вторая пуля догнала цель, разбила позвоночник чуть выше копчика и повалила состоявшегося инвалида в мох. Некрасов, выдуманный губернатор охнул, попятился. Ствол «Кипариса» выскочил из-под распахнувшейся куртки, стегнул очередью, но бывший лесник Федор Тимофеевич уже спрятался за дерево, переломил стволы и вставил два патрона. Некрасов судорожно менял рожок. Старик вскинул ружье, выпалил дуплетом. Туша повалилась на дорогу с простреленным плечом, оглушительно завыла. Старик перезарядил двустволку и, уперев приклад в плечо, вышел на дорогу. Охранники стонали, благоразумно не оказывая сопротивление, да и оружие они потеряли. Старик приблизился к грузному телу — оно корчилось посреди дороги и жалобно выло. Стволом двустволки Федор Тимофеевич ткнул в простреленное плечо, и человек взревел, как буйвол, задергался, перевернулся на спину и предстал во всей красе. Блуждали мутные глаза, небритая физиономия окрасилась пятнами. Грудь раненого тяжело вздымалась. Старик нахмурился, он знал, как выглядит губернатор всея области. Мысль пришла как нельзя кстати, он попятился, вскидывая ствол, цепкие глаза шарили по лесу. Перехватив ружье в правую руку, старик выхватил из кармана балахона рацию, включил ее.

— Петр, Никита, это не губернатор… — захрипел он. — Остановитесь, не двигайтесь дальше! Они хотели нас перехитрить! Возвращайтесь в урочище, я сам тут разберусь.

Но было поздно, шестерка автоматчиков во главе с Крейцером уже выдвигалась к дороге. Люди в камуфляже мелькали за деревьями, затрещали очереди. Старик присел, метнулся за дерево, и когда первый из бойцов выскочил на дорогу, сбил его, как кеглю, метким попаданием в бедро. Федор Тимофеевич бросился прочь — пожил он, конечно, немало, но так не хотелось умирать именно сегодня. Он был уже не мальчик, держался молодцом, но организму разве прикажешь? Это сорок лет назад он мог прыгать, как молодой козлик… Ну, ничего, он поборется! Стрельба за спиной нарастала, пули летели беспорядочно, но уже приближались к старику. Он слышал, как топают по лесу молодые бесстыжие гусаки, охватывают его полукругом. Старик чувствовал одышку, ноги подгибались. Большая криволапая осина выросла по курсу, за ней цепочка кустов, а за кустами извилистый овраг — он знал этот лес, как свою халупу на краю деревеньки. Метнулся за ствол криволапой осины, взяв ружье вертикально, словно часовой у Мавзолея. Сердце билось с перебоем, аритмия нарастала, отказывало дыхание. Он закрыл глаза, стало легче. Хрустнула ветка под ногами, кто-то приближался. Похоже, его потеряли — ну, ничего, бывает. Сейчас найдете, ироды царя небесного! Он осязал всеми органами чувств — вот этот отмороженный уже рядом, крадется в обход дерева, сипло дышит. Федор Тимофеевич ударил прикладом на звук — с необычайной силой для своего почтенного возраста. Приклад раскрошил нижнюю челюсть, отбросил несчастного. Ай да удаль молодецкая! Развернулось плечо, палец был уже на спуске, жахнул выстрел — и второй отмороженный, крадущийся правее первого, завизжал, когда пуля срезала часть виска, раскромсала кость и оторвала ухо. Кровь хлестала под напором, несчастный вертелся, зажимая простреленную голову. А Федор Тимофеевич проделал неслабый прыжок — то место, где он только что был, накрыло облако пуль — и побежал к кустам. Но стрельба уже была не такой интенсивной — количество стрелков сократилось вдвое. Он пробуравил кусты, выбежал к оврагу, упал на спину и вновь перезарядил ружье — последними патронами. Тоска обуяла старика, он увидел небо в просвете между деревьями. Сегодня оно, как по заказу — такое яркое, ни облачка… И все же он сделал в своей жизни что-то полезное, правильное, пусть немного и не согласующееся с буквой закона. Над ним тряслись кусты, пули обрывали ветки, стряхивали последние листья. Бегущие не знали, что он лежит. Не вставая, старик поднял ружье. Можно и не видеть цель, достаточно топота, прерывистого дыхания… Он выстрелил из обоих стволов — и испытал чувство глубокого удовлетворения, когда вскричал раненый, повалился ничком. Федор Тимофеевич отбросил двустволку, покатился к оврагу. Пропасть была уже под ним, он схватился за пучок травы, второй рукой — за жилистый корень, сполз с крутого склона. Видать, напрасно, он безмерно устал, сил уже не было…

Автоматчик, пробившийся сквозь кустарник, запоздало открыл для себя эту бездну. Он ахнул, резко затормозил, неловко притопнул — и глина под ногами поплыла, он замахал руками, не удержался и покатился по склону, визжа, как баба. Итоги финиша оказались плачевны, он в кровь разбил голову и обрел открытый перелом голяшки — раскуроченная кость прорвала штаны, вылезла наружу, хлестала кровь. Бедняга одуревал от сумасшедшей боли, в ужасе смотрел на свою ногу, и его рвало, как из брандспойта…

Уцелел лишь Крейцер, он знал, что случается с командирами, когда они возглавляют атаку. Потерявший форменную кепку, с ободранным лицом, он выбежал со «Стечкиным» коврагу, посмотрел вниз и поморщился. Какие потери, черт возьми! Старик, подволакивая ногу, удалялся прочь по пади оврага. Он сильно косолапил, держался за сердце. Крейцер прицелился — и выпустил в спину старику половину обоймы. Потом, держась за узловатые корни, спустился вниз, перевернул ногой мертвое тело. Федор Тимофеевич печально смотрел в небо, обнажились изъеденные кариесом зубы. Изо рта на небритые скулы стекала полоска крови. Персонаж для начальника охраны был незнакомый. Хотя… У Крейцера была идеальная память на лица. Он нахмурился, подался вперед, начал всматриваться в морщинистый лик покойника.

Остатки армии уже рвались на подмогу. Генерал Олейник вел с собой на звуки боя дюжину бойцов. Подгоняемые рыком генерала автоматчики прыгали в воду, хватались за бревна, форсировали водную преграду, чтобы с ходу вступить в бой. Но воевать уже было не с кем. Мокрые, как чушки, они блуждали по лесу, по дороге, периодически запинаясь о своих изувеченных коллег. Пылающий от бешенства генерал Олейник спустился в овраг, выстрелил пальцем в мертвое тело.