Читать книгу "Почти рукописная жизнь - Евгений Гришковец"

Какие-то наши кулибины делают таких вот «петровичей» с итальянскими двигателями и многими другими зарубежными деталями. Но нам сказали, что «Петрович» намного лучше канадских и американских аналогов.

На мысе Желания мы пробыли недолго. Учёные поехали на «Петровиче» к какому-то озеру, чтобы взять пробы. Я тоже хотел ехать, но почему-то понял, что мыс Желания и его самую конечную точку мне посетить важнее и интереснее. Точнее, понял, что мне просто необходимо её посетить. А если этого не случится, я всю жизнь потом буду жалеть. Мне говорили, что вполне можно успеть съездить к озеру, а потом вернуться к мысу… Но я пошёл на мыс.

Там есть военные укрепления. Старые. Выкопанные в грунте маленькие блиндажи и что-то вроде небольших окопов, в которых когда-то, в 1942–1943 годах, были установлены крупнокалиберные пулемёты и даже семидесятипятимиллиметровая пушка. Эти укрепления были сделаны после нападения на метеостанцию в августе 1942 года немецкой подводной лодки. Тогда одна из немецких субмарин, сопровождавшая линкор «Шеер», который дошёл до Диксона и даже вступил в бой с его защитниками, но захватить Диксон не смог… Так вот, одна из лодок подошла к метеостанции на мысе Желания в надводном положении и обстреляла станцию из пушки и пулемётов. Немецкие моряки разрушили здание станции и все жилые постройки. Высаживаться немцы не стали, полагая, что, если они кого-то и не убили, то люди без жилья здесь всё равно не выживут. Лодка ушла… а метеорологи не пропали. Главное, что немцы уничтожили не всё оборудование, и наблюдения за погодой можно было продолжить.

Метеорологи не только выжили, но и смогли сделать так, чтобы работа не прервалась, что совершенно необходимо для метеостанции. Наблюдения за погодой должны идти непрерывно, и если они будут прерваны, весь смысл и содержание многолетнего труда будут уничтожены, а ценность данных за многие-многие годы обесценена.

Метеорологи мне объясняли, почему это так, но я всё равно не совсем понял. А они, наверное, сочли меня туповатым, раз я не понимаю таких очевидных вещей.

Короче, на мысе Желания остались эти военные следы и могилы тех, кто погиб в августе 1942-го.

Мыс Желания прекрасен тем, что это самый настоящий мыс: длинный, острый и скалистый. И у него есть такая точка, на которой стоишь и понимаешь, что это самая-самая северная точка Новой Земли… Не вот тот краешек пляжа, не какая-то отмель…

На мысе Желания можно стоять, раскинув руки, и одна зависает над Баренцевым морем, а другая – над Карским… Впереди же видна гряда небольших скал, которая штрих-пунктиром как бы прочерчивает границу между этими двумя морями.

Постоял я на мысе Желания совсем коротко. Стал вспоминать какое-нибудь самое заветное желание, чтобы его загадать, но сосредоточиться не мог, так как ветер задувал настолько сильно, что я попросту боялся упасть с этого мыса в одно из морей.

А потом ветер принёс с нашего корабля громкий и протяжный гудок. Гудок грустный, хрипловатый, чуть-чуть срывающийся. Таков голос нашего «Профессора Молчанова». У всех кораблей неповторимые гудки. У нашего гудок с хриплой трещинкой и какой-то грустный-грустный. Как голос немножко простуженного старого слона.

Длинный гудок с корабля означает приказ всем немедленно возвращаться на борт. «Молчанов» все трубил и трубил. Никакого сомнения не было в том, что нужно спешить. Высадку прервали, очевидно, по причине резко ухудшающейся погоды, и мы поспешили к берегу.

Возвращение на корабль было вполне экстремальным. Ветер бушевал сильный, бритвенно холодный, он забрасывал в лодки верхушки волн. Когда мы подошли к борту, наша лодка довольно основательно нахлебалась воды, и мои сапоги – тоже. Это было внятным напоминанием о том, где мы находимся. Вспомнились вальяжные, греющиеся на солнышке моржи, и пришло понимание, что и у них тут жизнь совсем не простая.

На борт все возвращались притихшие, немножко оглушённые… Одна наша лодка, благо прямо у самого берега и только с одним человеком, по пути перевернулась. Всё обошлось, но те, кто это видел, попритихли, и ужин проходил без особых разговоров.

Со времени описанных мной событий мы достигли архипелага ЗФИ. Ранним утром посетили большую станцию на острове Хейса, там же осмотрели озеро Космическое, побывали на острове Чампа и сейчас подходим к бухте Тихая на острове Гукера, где также будет высадка. Ночью нас ждет ещё одна высадка, но об этом уже завтра.

Сейчас 20 часов 25 минут по московскому времени. Море спокойное, туман. Идём малым ходом.

Русская Арктика. День восьмой

17 часов 10 минут по московскому времени. Идём малым ходом вдоль острова Земля Александры. Вышли из бухты Скворцова, где осмотрели с борта в бинокли гнездовье редчайшей птицы со скромным названием белая чайка. Подойти ближе и высадиться было нельзя: нельзя беспокоить белую чайку, так как она, как всякое редчайшее существо, капризна, нервна и даже истерична, а также нежна и ранима. Все более стойкие и спокойные твари встречаются в мире в гораздо больших количествах, чем нежные и чувствительные.

Возле гнездовий чаек было очень красиво, вдоль берега плавало много мелкого льда и небольших айсбергов. Мы шли буквально через сплошную кашу голубых обломков. Нам объяснили, что, видимо, недавно откололся и упал в воду большой фрагмент ледника. Вот из него вся эта бело-голубая каша и получилась.

Вскоре мы высадим группу учёных, которые останутся на станции на острове Земля Александры для исследований. Потом их подберёт другое судно, на котором они пойдут к другим станциям и островам, чтобы заниматься своей научной деятельностью. В данный момент они собирают вещи, оборудование, необходимые запасы. Что-то сжимается в душе от зрелища пакуемых ими вещей.

Я чувствую даже какую-то зависть к людям, которые останутся в этих местах, к людям, которые для себя многое решили и уж точно не сомневаются в том, что живут интересную жизнь, делают важное и созидательное дело.

С ними очень не хочется расставаться. Когда они покинут борт нашего судна, не к кому будет обращаться с вопросами типа: «А кто это пролетел? А что эта птица ест? А кто ест эту птицу? Скорлупу яиц какой птицы мы тут нашли? А кто это накакал? Чьи это следы?» и т. д. и т. п.

Все дни экспедиции, кроме штормовых будней, учёные находили время и желание рассказывать нам о тех местах, водах, а также обитателях этих мест и вод. А ещё они рассказывали об исследователях, которые первыми начали изучать Арктику. Интересные, очаровательные и очень азартные люди эти полярные учёные. Когда они покинут наш корабль, экспедиция во многом закончится и продолжится путешествие. Но всё-таки, согласитесь, участвовать именно в экспедиции намного приятнее, чем просто в некоем плавании.

Кстати, забыл рассказать: на мысе Желания мы подобрали трёх человек, но один также нас оставил и ушёл на небольшой яхте «Пётр I» в глубь архипелага по каким-то своим научным надобностям. Мне удалось с ним пообщаться. Интересный парень…

Александр – так его зовут – архангелогородец. Его деятельность связана с охраной и отчасти обороной Арктики от всего того, что ей вредит. А вредит ей почти всякая человеческая деятельность. Александр – человек суровый, но остроумный. Высокий, худощавый, костистый парень тридцати лет, с рыжей бородой, за которой он явно следит и регулярно её стрижёт, в отличие от полярников старшего поколения. Ещё он заметно заикается. Александр провёл много времени на мысе Желания, где темы разговоров были исчерпаны задолго до нашего прихода. Так что, попав к нам на борт, он некоторое время просто сидел рядом с кем-нибудь, что-то говорил и с удовольствием слушал. Подсел он и ко мне. Так я узнал, что 19 июля у него родился сын Иван, которого он ещё, конечно же, не видел и увидит в лучшем случае в декабре, а то и в конце зимы. Хотя он не исключает, что сына подержит на руках аж весной…