Читать книгу "«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи - Сергей Бузинин"

Но Пелевин этого не знал. После расставания с Колываном и Вариной смерти возвращаться в такие знакомые леса и горы ему не хотелось; они словно бы предали его, и Леша не мог и не хотел их прощать. Он уходил прочь от изменников – в мир людей, городов и железных дорог.

Прибыл в Екатеринбург и сразу понял, до чего прав Колыван. Только искусы, переполнявшие уральскую столицу, Алексея не привлекали: ни веселые дома вокруг Малаховской площади, ни лихие рысаки, запряженные в лаковые пролетки, ни рекламы одеколонов и верхнего платья, ни даже цветные трубочки с маком и сахаром, которые за алтын продавали уличные торговцы.

Сначала он хотел остановиться в гостинице, благо пространство меж Покровским и Сибирским проспектами сплошь заполнено постоялыми дворами, вот только славой они пользовались худой. Имелись и другие гостиницы – «Вена», «Рим», «Берлин», самая лучшая – «Американская», но и с ними Алексей решил не связываться, причем главным образом – из соображений экономии. Хоть в средствах он и не нуждался, деньги имеют свойство заканчиваться в самый неподходящий момент. Придя к такому выводу, Пелевин снял комнату в домике неподалеку от Хлебного рынка. Район считался торговым, но Лешу шум и суета не трогали. Пытаясь поскорее разобраться в новой для него жизни, он две недели читал все доступные газеты и журналы – публичную библиотеку в городе еще не построили. Купил городскую одежду и, привыкая к ней, подолгу гулял по Главному проспекту – широченной улице с пешеходной аллеей посредине, мимо торговцев щами и квасом, мимо аккуратных лавочек, мимо рослых городовых.

По здравому размышлению Пелевин решил попробовать себя в коммерции. В собственные прожекты пускаться не собирался и для начала хотел просто поглядеть на то, как можно заработать на жизнь торговлей. Начать же свои штудии посчитал разумным с Тюмени.

По приезде в Тюмень Алексей, помня дедовские наставления, немедля направился к Игнатову, тот был на пристани. Купец его не просто узнал – немедля принял, позвал обедать в салоне своего корабля. За столом рассказывал про незначительные мелочи и курьезы, много смеялся, потом, как-то вдруг став серьезным, сказал:

– Колыван, царство ему небесное, просил тебе помочь, ежели случай представится. Ты не смущайся, говори, чего хочешь.

Молодой человек, не торопясь и почему-то смущаясь, рассказал о своих соображениях относительно коммерции. Добавил к тому, что какими-никакими, а собственными средствами располагает.

Игнатов задумался и вдруг спросил:

– На меня поработать не желаешь? – И, видя, что парень находится в замешательстве, добавил: – Походи по нашим дорожкам, посуетись, дело пощупай, а коли средства есть, так пай купи да в дело его вложи.

Леша предложение Игнатова принял и с головой окунулся в незнакомую прежде жизнь: бесконечные торги да ярмарки; спрос и предложение; кожаные нарукавники и перемазанные чернилами руки. С одной стороны, уроки деда Колывана выковали Лешин характер, с другой – навек обрекли его на одиночество. Враз выпав из привычной среды, Леша тратил свои немалые силы, смекалку и жизненный опыт не на то, чтобы преуспевать или состояться в жизни, а на постижение глупых и незначительных, а порою – просто дурных ухваток. Мыслил ли он еще пару лет тому назад, что ему придется рядиться да сквалыжничать?

Поначалу Лешу подмывало махнуть рукой на коммерческие экзистерции и уйти обратно – в леса и горы. Но он еще не забыл их равнодушного предательства.

Его торговые дела шли ни шатко ни валко – Игнатов полагал, что он выгоду свою берет едва ли в половину возможного, самому же Леше хватало на все его потребности и чудачества.

Жизнь как-то незаметно превратилась в подсчеты невеликих выручек и проверки пудовых бухгалтерских книг, свершавшихся под стук перебрасываемых на счетах костяшек. Прошлое тонуло в обыденности и насущных заботах, словно в зыбучих песках далекого юга.

Но не повседневная суета и скучный купеческий труд оказались самыми неприятными. Самым противным стало то, что вместе со своим прошлым Леша терял тот азарт, ради которого люди проматывают миллионы, пускаются пешком в дальние странствия и пишут поэмы о неразделенной любви. Жизнь подобна питью, которое для каждого человека имеет свой вкус: кому сладка, кому горька, кому терпка, кому кисла до оскомины; жизнь же Пелевина вкуса просто не имела.

Иногда ему снились оленьи стада в снежных полях, танец шаровых молний над высокими башкирскими травами или августовские зарницы в полгоризонта. Но, проснувшись, он искренне не мог сказать, то ли это его воспоминания, то ли просто сон. И даже заводской пруд, на дне которого ждали его сокровища, казался ему теперь скорее грезами, нежели явью.

Леша пытался вписаться в круг своего общения. Он пытался искать себе увлечений – и не нашел их. Даже к азартным играм не смог приохотиться, хотя они составляли едва ли не главный вечерний досуг сибиряков: играли ночи напролет, распечатывая под каждую новую игру свежую колоду, так что наутро весь пол в игорной комнате усыпали картами в несколько слоев. Частенько, садясь за игру, даже соглашения заключали, заверив их у нотариуса, – когда и как будет возвращать долг проигравший. Но ни игры, ни доступные женщины его не радовали, он потерял вкус к жизни. И потому в тот вечер, когда он четко и ясно сформулировал для себя сию истину, Алексей пришел домой с твердым намереньем застрелиться.

Однако еще до того, как он взял револьвер, Лешу скосила вдруг странная усталость, какая случается с людьми накануне тяжелой болезни.

Во сне ему явилась Варя. Даже более прекрасная, чем в воспоминаниях о ней.

– Чего же ты удумал, Лешенька? – ласково сказала она. – Разве ж такого я тебя полюбила? Уходи отсюда поскорее, коли слаб. Наша земля суровая, перед ней слабость показывать нельзя.

Из-за Вариной спины, соглашаясь с ее словами, кивал дед Колыван. Скулил, просясь с хозяином в долгую дорогу, пес Бирюш. Грозно урчал ни разу ни перед какой опасностью не отступивший кот Басурман.

Пелевин вскочил со стула, на котором он задремал. Точно змею, отбросил прочь револьвер. Бросился к сундуку и, расшвыривая в разные стороны вещи, отыскал на дне свою старую походную одежду.

Собирался быстро, более всего страшась собственной нерешительности. Игнатову оставил записку с извинениями. И еще до рассвета вышел из дома.

Первые два десятка верст думал – свалится прямо посреди снежных полей и встать уже не сможет.

Потом стало легче. С каждой пройденной верстой сердечный ритм становился ровнее, дыхание глубже, а шаг – увереннее. Словно моряк, уходящий в плаванье после долгого и нудного отдыха на берегу, Алексей Пелевин погружался в знакомый и привычный ему мир. Он не оглядывался, хотя там, за спиной, оставались могилы самых родных ему людей. Горизонт затянуло густыми низкими облаками, предвещавшими метель и снежную бурю, но Леша уверенно шагал в самый центр шторма, навстречу буре и жизни. И не было на свете никого и ничего, кто мог бы его остановить.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Осень 1899 года. Порт-Саид. Борт парохода «Одиссей»