Читать книгу "Призрак былой любви - Джудит Леннокс"

Макс находился в Берлине, когда Гершель Гриншпан, семнадцатилетний польский еврей, застрелил третьего секретаря посольства Германии в Париже. Макс услышал эту новость по телефону — в трубке стоял треск — в баре отеля «Адлон». На следующий день он собирался ехать в Лондон, но остался, ожидая неминуемой акции возмездия. И 9 ноября разразилась «хрустальная ночь».[28]По всей Германии нацисты сжигали синагоги, громили магазины и дома евреев, уничтожая и разбивая все до последней чашки. Тысячи евреев были арестованы и отправлены в концентрационные лагеря. Макс, стоя в стороне, глядя, как тлеют на уличном костре молитвенники, принадлежавшие немощным обитателям еврейского дома престарелых, до боли сжимал кулаки, так что от ногтей на ладонях проступила кровь.

«Хрустальная ночь» изменила его, показав, что нет пределов человеческой жестокости. По возвращении на родину у него было одно желание — запереться в своем доме вместе со своей красавицей женой и любимыми детьми и никогда не выходить за порог. Тот внешний мир, что он знал, рушился, и ему страшно было подумать, к чему это может привести. А здесь, дома, сохранялся покой и порядок: пусть на полу порой валялись кукольные платья и детский конструктор, зато к ужину на столе всегда была еда, в шкафу висели чистые рубашки, а дети в семь часов вечера уже засыпали в своих кроватках. Он не знал, как это у Тильды получается, но ему это было нужно.

Он не обсуждал с женой то, что ему довелось увидеть. Рассказы о том, как на улицах избивали стариков, как выхватывали детей из рук матерей, осквернили бы их дом: он принес бы зло в их жилище. Но совсем отгородиться от надвигающейся беды он не мог. Траншеи в Гайд-парке, бомбоубежища в садах соседских домов, противогазы на колышках в холле — все это была зловещая действительность. По ночам ему снилось, как бомбы падают на Лондон, разрушают его дом, убивают его семью. Теперь его любовные ласки сопровождались неким отчаянием, желанием затеряться в нежных объятиях жены, ее прекрасного тела.

Ложная эйфория, царившая в политических кругах на первых порах после подписания Мюнхенского соглашения, сменилась более взвешенными настроениями, но Макс все равно в своих статьях обязан был придерживаться официальной точки зрения. В состоянии угнетенности, охваченный дурным предчувствием, он готовился вернуться на континент. Когда он пришел в спальню, чтобы собрать вещи, Тильда складывала в аккуратную стопку свои блузки.

— Поедешь к тете Саре? — спросил он.

Она покачала головой.

— Тетя Сара приедет сюда. А я поеду с тобой, Макс. Все уже устроено. Тетя Сара с Шарлоттой присмотрят за детьми, а мы с тобой несколько дней побудем вместе, вдвоем. Я поживу у Эмили, пока ты будешь в Германии. Мне не терпится увидеть ее малыша. — Положив блузки в чемодан, Тильда повернулась к мужу, обняла его. — Так будет лучше, правда, Макс? Если я поеду с тобой?

Он привлек ее к себе, стал целовать, пылко, жадно, так что они оба едва не задохнулись.

На следующий день они отправились в Харидж, по очереди ведя машину. Там сели на паром. Вокруг простиралось серое, открытое всем ветрам Северное море. Они стояли на палубе, пока не стемнело. Макс обнимал Тильду за плечи. На следующее утро они сошли на берег в порту Хук-ван-Холланд и сели на поезд до Амстердама. Вечером уже ужинали с Эмили и Яном, восхищались Уильямом, сыном ван де Криндтов, крупным светленьким спокойным малышом. Утром они на поезде отправились к границе с Германией. Макс хотел посмотреть расположение немецких войск.

Однако их глазам предстала совершенно иная картина. Когда они сошли с поезда на станции неподалеку от границы, Макс увидел на платформе с десяток женщин. Перед ними стояли тележки с бутербродами и пирожками. Послышался гудок паровоза, вдалеке на путях появилось похожее на гусеницу густое белое облако дыма. Сквозь него проступил локомотив, за которым тянулась вереница вагонов. Женщины на платформе принялись разливать в стаканы лимонад, разворачивать сэндвичи и пирожки. На станцию влетел, визжа тормозами, железнодорожный состав. Макс увидел прижатые к окнам лица. Поезд остановился, дым рассеялся, лица обрели очертания. Все пассажиры были дети. Мальчики в твидовых костюмах, девочки в наглухо застегнутых теплых зимних пальто.

Макс заговорил с одной из женщин. Та объяснила ему, что дети на поезде — немецкие евреи, едут из Берлина в Британию. На станции детям раздали еду и питье, каждому вручили по игрушке. Власти Германии разрешили каждому ребенку взять с собой лишь один маленький чемодан и десять марок. Вскоре поезд их привезет в Хук-ван-Холланд, а оттуда они поплывут в Харидж.

Макс стал искать Тильду, хотел объяснить ей, откуда здесь столько детей, но нигде не мог ее найти. Потом увидел. Она шла прочь от него, пробиралась сквозь толпу к детям. Ее волосы золотились в лучах зимнего солнца. Он увидел, как она наклонилась, улыбнулась, заключила в свои ладони руки маленького мальчика, стала что-то говорить ему, пока тот не заулыбался. Ее окружили дети, море детей. Макс, стоя в стороне, смотрел, как она удаляется от него. Вскоре она скрылась из виду.

После «хрустальной ночи» британское правительство, ранее делавшее вид, что ничего страшного не происходит, осознало весь ужас положения евреев в Германии. Был упрощен режим въезда в Англию для еврейских детей. Через несколько дней после возвращения из Голландии Тильда занялась волонтерской деятельностью в рядах Движения по спасению детей-беженцев — организации, претворявшей в жизнь программу Kindertransporte.[29]Она намеревалась работать в движении по полдня два раза в неделю, оставляя Мелиссу с Джошуа на попечении Шарлотты Сайкс, но людей не хватало, особенно таких, кто умел печатать и говорить по-немецки, и вскоре движение стало отнимать у нее все больше и больше времени.

Поначалу еженедельно в страну переправляли по две партии детей, которых везли в Британию через Голландию из Берлина или Вены. Детей для отправки в Великобританию отбирали в Германии, но штаб-квартира движения в Блумзбери был завалена письмами с отчаянными призывами о помощи и фотографиями улыбающихся детей с ямочками на щеках. Каждому ребенку, прибывшему в Британию, нужно было найти спальное место в общежитии или подходящих приемных родителей. Тильда с Максом поехали в Харидж встречать паром с маленькими беженцами. Порт был серый и мрачный, с моря ветер гнал буруны. Проходя через таможню, некоторые дети, видя людей в форме, со страху начинали опустошать свои карманы, выкладывая на столы их жалкое содержимое: карандаши и шнурки, ленточки для волос и липкие вареные сладости.

Мало кто из беженцев говорил по-английски. Тильда приветствовала детей, пыталась их успокоить. Фотограф, приехавший из Лондона вместе с Тильдой и Максом, сфотографировал симпатичную темноволосую девочку, прижимавшую к груди куклу, что ей подарили в Голландии. На автобусах детей повезли в Дувр, расположенный на побережье в нескольких милях от Хариджа. Летом Дувр — несколько домиков, отделанных штукатуркой с каменной крошкой, и общественная столовая — служил турбазой. Теперь же ветер хлестал непрочные маленькие здания; море отступило, обнажив лоснившийся серовато-коричневый берег, который затапливало во время прилива. Тильда вместе с другими волонтерами напоила детей чаем. В одном углу комнаты жались друг к другу девочки; мальчики, полные решимости не выдать своего страха и отчаяния, кусали губы, чтобы подавить выступающие на глазах слезы. Когда они возвращались в Лондон, фотограф заснул на заднем сиденье машины. Макс, сидевший за рулем, упорно хранил молчание. Тильда знала, что он тоже думает о родителях маленьких беженцев, представляя, как они страдают оттого, что им пришлось отослать своих детей в чужую страну.