Читать книгу "Ушедший Род. Книга 2: Ученик - Валерий Листратов"

почему он не залечивал ничего внутри Полигона, но списывал на особенности Лабиринта. И проверить работу так и забываю. Все же не опираюсь я на амулеты в своей жизни — нет привычки. А зря.

— Конечно, Борис Васильевич, — киваю Перваку, что бы он шел дальше, и остаюсь в аудитории.

— Максим, — начинает Кошкин, — вы, как я замечаю, довольно сильно скучаете на лекциях?

— Что вы, — спокойно возражаю преподавателю, чтобы не обидеть. — Очень интересное все. Новое.

— Да ладно вам, Рысев, — слегка взмахивает рукой Кошкин, — лекции призваны объяснить взаимосвязи даже слушателям, не различающим абонемент от абонента. Вам скучно, признайтесь.

— Не всегда, — слегка качаю головой. — Все-таки я всего лишь неделю полноценно присутствую на лекциях…

— Да, и уже сейчас опережаете в понимании тем, лицеистов, которые начинали раньше. Да и ваша скорость построения и запоминания конструктов — впечатляет. Вот скажите, Рысев. Вы в библиотеке брали бумажные описания простейших стихийных техник. — лектор слегка улыбается. — Да, да. Я делал запрос. Вам отказали в использовании обучающих кристаллов, и вы знакомились со стихийными техниками по бумажным источникам. Какие из них вы можете построить сейчас?

— Не знаю, — перебираю в голове те тексты, что мне все-таки выдают. — Скорее всего, все. Но я не пробовал именно строить. Я знакомился с принципами.

— Интересно. — лектор надевает очки. — Расскажите что вы поняли в двух словах, и создайте любой конструкт из стихийных. Любой. Можно самый простой.

— Они все довольно простые, как мне показалось, — пожимаю плечами, и тоже надеваю очки. — Стандартный закольцованный контур, знак, отвечающий, скорее всего за стихию, поскольку в четырех описаниях только он отличается, и две стандартные точки наполнения конструкта магией. Не понял пока, где модули отвечающие за скорость, точность, размер. — По мере проговаривания именно это все и строю на глазах лектора. — Но результат мы сейчас будем наблюдать.

Лектор слегка дергается, когда я начинаю наполнять своей магией конструкт, но мгновенно же успокаивается. Видимо создаю я структуру без ошибок. Ну, так я даже не сомневаюсь.

Над моей рукой зажигается маленький, не более пары сантиметров шарик плазмы.

— Вот именно об этом я и говорил, — кивает лектор. — Я сейчас могу вам поставить зачет по моей дисциплине примерно за полгода. И ректор утвердит. Убрать конструкт можете?

— Хм… Скорее нет, чем да. Его проще сбросить, я думаю. — задумчиво смотрю на шарик.

— Если бы вы сделали водяной, воздушный или каменный, я бы так вам и предложил сделать, — довольно безразлично говорит Кошкин. — Но с огненным, лучше все-таки убрать. Вы же помните там две точки входа магии, правильно?

— Да.

— Ну вот, никто не мешает вам понемногу через них, забирать из структуры магию. Создали конструкт вы, вам он полностью подчинен — пробуйте, — лектор с интересом смотрит.

Пожимаю плечами и спокойно вытягиваю магию из структуры. В какой-то момент она теряет свою устойчивость и с тихим хлопком схлопывается.

— Как думаете, сколько вы смогли вернуть магии из конструкта? — впервые прорезается интерес лектора в голосе.

Задумываюсь.

— Около половины, — прикидываю. — Скорее даже чуть-чуть меньше.

— Да, мне тоже так показалось, — соглашается со мной Кошкин. — Только вот знаете в чем дело, Рысев?

— Да? — поднимаю глаза на лектора.

— Ни один из учеников первого-второго года обучения никогда, даже если от этого зависела бы их жизнь, не смогли бы с такой точностью определить количество вытянутой магии в заклинании. — Лектор все так же не показывает эмоций, но в тоже время я чувствую его азарт и удивление. — Вложенную они начинают контролировать примерно к началу третьего года. А вытянутую… Ну, скажем так. Тот фокус, что вы только что с такой легкостью освоили, мне показали бы, скорее всего, только выпускники. Просто потому, что действительно — проще сбросить. И именно так все и делают.

Мда. Не палюсь вот совсем. — мысленно чешу себе затылок.

— У вас, молодой человек, удивительная чувствительность к магии. — Тут же продолжает лектор. А, нет. Все нормально — не палюсь. — Понимаете? Вам тут, с ними, — кивает на ушедший класс, — делать нечего. В плане обучения, естественно.

Я молча жду продолжения. Азарт-то у лектора прекрасно чувствую. И неуверенность. Хм. Ему чего-то от меня надо.

Кошкин чуть затягивает паузу.

— В общем, Максим, я бы хотел предложить вам личное ученичество. — не выдерживает лектор. Что ж, идею лектор обозначает. И хорошо, что об этом я в Уставе как раз в начале недели смотрел. И так-то мне оно тоже нужно. Но. Если проявлю интерес — с большой вероятностью, получу не все, что мне необходимо.

— А мне это зачем, простите? — спрашиваю я.

— Как это? — опешивает Кошкин. — Как это зачем? Личное ученичество! Рысев! У меня! А я последний ученик Великого кудесника структур, барона Ишимского. Анатолий Филафеевич двенадцать лет назад оказал мне честь, взял меня в ученики после Новгородской Академии, и весь год, что он гостил в Столице, я был его, можно сказать, помощником и учеником!

— Извините, Борис Васильевич, мне это ни о чем не говорит. Вот совсем. — с небольшой досадой говорю лектору. Очевидно, что он сейчас рассказывает что-то общеизвестное. Но оценить я этого просто не могу.

Лектор непонимающе на меня смотрит. И я решаю немного ему помочь.

— Борис Васильевич, я понимаю, что вы говорите про какого-то очень известного человека, — чувствую прилив возмущения у Кошкина. И быстро продолжаю. — Но я про него ничего не слышал. Я же и о магии узнал полтора месяца назад. Так что это не удивительно, думаю. Вот смотрите. Я универсал. И получается, что выше второго круга заклинаний мне не подняться. При этом, примерно этот круг мной будет в спокойном режиме выучен в лицее, — четко контролирую у лектора уровень разочарования, азарта, и желания настоять на своем. Вроде не передавливаю. Продолжаю. — А если я становлюсь вашим учеником, то мне придется заниматься значительно больше, чем сейчас, это раз. И все равно, выше второго круга я не прыгну. Это два. Зачем мне это?

— Барон тоже был универсалом, молодой человек. Вот только на дуэль с ним выходить никто не рисковал последние лет тридцать. Анатолий Филафеевич очень тонко чувствовал