Читать книгу "В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев"

этих площадей.

Около часу дня я получил записку от моего офицера поручика Плуталова (который с начала боя назначен был мною состоять безотлучно при штабе отряда и доносить мне обо всех исходящих от начальства распоряжениях и о притекающих туда донесениях), что «начальник отряда приказал отступить для прикрытия железной дороги…» Приказание это было недостаточно понятно, потому что и без того наша «позиция», или фронт боевого расположения к югу от железнодорожной ветки на Янтай, сам собою прикрывал железную дорогу.

Куда же отступать? Янтайские копи, по-видимому, захвачены уже японцами: это видно из того, что нас жарят оттуда губительнейшим ружейным и пулеметным огнем.

Через несколько минут является казак с приказанием от начальника отряда «отступить за железную дорогу». Но это легко сказать подняться и отступать, когда лежа в гаоляне мы несем чувствительные потери, охваченные с фронта и фланга; что же с нами будет, если начать отступление? Хотя движение по гаоляну как будто совершается скрытно от глаз противника; но на самом деле я заметил, что огонь усиливается как раз в минуты передвижения по гаоляну, что можно объяснить тем, что, при зорком наблюдении издали, с высоты, нетрудно заметить усиленное движение и качание в разные стороны тяжеловесных макушек гаоляна при перебежках массы людей; при этом пробежит еще группа людей с ружьями на плечо, так что издали видны сверкающие на солнце штыки, покажется голова скачущего всадника и т.п. Все такие признаки обнаруживают издали скрытое, по-видимому, движение по гаоляну, и внимательный противник сейчас же направлял туда огонь. Отступать при таких условиях среди белого дня было рискованно.

В минуту вот этих размышлений я услышал голос в гаоляне:

– Да вот командир полка…

Ко мне вышел из гаоляна командир Инсарского полка в сопровождении 2 офицеров, среди которых, как мне сказали, был, кажется, заведующий охотничьей командой, и обратился ко мне с вопросом:

– Вы получили приказание начальника отряда об отступлении?

Я ответил утвердительно.

– Что же вы намерены делать?

– На мой взгляд, нам нельзя отступать сейчас, а необходимо всеми мерами держаться до наступления темноты; иначе понесем жестокие и напрасные потери.

– А я предполагаю исполнить полученное мною приказание, которое было мне подтверждено вот при офицерах, – прибавил полковник Линдстрем, указывая на сопровождавших его офицеров.

Левый фланг моего расположения и до того был совершенно обнажен и «наблюдался» убогим патрулем в гаоляне, – если вообще наблюдать что-нибудь можно на дне такой могилы, – не было ни одного разъезда; теперь, с уходом инсарцев и левому флангу грозило повиснуть на воздухе, имея недалеко японцев на захваченных высотах…

Я попытался поэтому повторить высказанное о необходимости обождать до вечера, но полковник Линдстрем сейчас же ушел в гаолян, и я его больше не видел. Через ½ часа мне уже стали докладывать со всех сторон: «Инсарский полк уходит», «Инсарские отступают…»

Необходимо было, однако, выяснить положение.

Ниоткуда нет никаких приказаний, кроме единственного приказания «отступить». Я предложил тогда своему адъютанту поехать с неотпущенным мною казаком к начальнику отряда для личного доклада, чтобы испросить указаний и указать, где находятся сейчас те войска нашего отряда, которые утром занимали позицию на сопках около копей. Тут только я узнал от казака, что наш начальник отряда «шибко ранен» и «лежит около деревни», где-то за железной дорогой… Посылать туда было бесполезно.

Около двух часов дня я заметил вдали группу всадников, едущих по дороге по направлению той деревни, где, по словам казака, находился раненый генерал-майор Орлов. Я направил туда адъютанта. Оказалось, что это едет (как я узнал после) генерал Гернгросс и с ними Генерального штаба полковник Андреев, который через ½ часа подъехал ко мне и разразился невыразимыми ругательствами и проклятиями по адресу моего непосредственного начальства за то, что «такую дивную позицию, такие сопки отдал японцам вместо того, чтобы их оборонять. Куда он пошел? Зачем? Ему хотелось вырвать победу, как в китайскую войну!» и т.д. Мне показалось странным такое поведение офицера, которого я видел первый раз в жизни, неизвестно откуда взявшегося, и спросил его – кто он и от кого послан. Тут только я узнал, что там на дороге едет штаб 1‑й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии с генералом Гернгроссом, что за ними следом спешит к нам на выручку генерал Штакельберг с 1‑м Сибирским корпусом.

Ну и слава богу!.. Отлегло от сердца…

Тем временем огонь японцев усиливался. Артиллерии нашей не слыхать. При этом душит невыносимая жара. Люди измучены до последней степени. Было около 4 час. пополудни. Люди уже 12 часов в беспрерывной работе; почти все время под огнем. На беду нет нигде хотя бы лужи с какой-нибудь жидкостью. Истекающие кровью раненые молят о глотке воды, но где ее взять?

Около 3—4 час. пополудни 1‑й батальон наш выбрался из дер. Цышань и направлен был мною занять позицию за полотном дороги. Командир батальона подполковник Перов выбыл и временно командует батальоном Гарбуз.

Залегли под полотном дороги и кой-как отстреливаемся. Слава богу, что хоть видно что-нибудь, – не то что на дне гаоляна. Я лежу в цепи рядом с капитаном Гарбузом, и под стрелковым огнем обмениваемся впечатлениями. Вдруг лежавший за мною амурский казак заревел белугой: оказывается, угодила ему пуля куда-то в мягкие части. Я только нагнулся к нему, чтобы посмотреть рану – как в тылу у нас раздалась неистовая бешеная канонада артиллерийская, а вместе с нею, как чудовищная дробь, посыпалась трескотня ружейная, смешанная с залпами…

Все это происходит у нас в тылу, где-то по дороге на ст. Янтай. Кто-то в цепи произносит уже роковое: «Японцы обошли…» У солдат головы повернуты к тылу… Бледные лица, тревожно прислушиваются к пальбе… Я вижу, как многие поминутно взглядывают на меня, желая, очевидно, прочесть у меня на лице объяснение тому, что делается в тылу и что происходит у меня на душе…

Сколько самообладания нужно начальнику в такую минуту!.. Не знаю, конечно, что выражало мое лицо; но на словах я успокоил людей, что это, вероятно, вспышка паники в тылу, как оно затем и оказалось на деле.

Около этого времени вблизи нас занял позицию, то есть нырнул в гаолян, батальон 2‑го Восточно-Сибирского стрелкового полка, который сейчас же понес большие потери убитыми и ранеными. Я вызвал из резерва мой 4‑й батальон и расположил его рядом, приказав немедленно окопаться и резать впереди лежащий гаолян, хотя вполне понимал бесполезность этой работы: резать гаолян на этом безбрежном гаоляновом океане – все равно, что стараться ковшом море вычерпать; но – хоть чем-нибудь людей занять. Мы едва лишь устроились в